«Господи, избавь!» — охнул Захар. Разглядел — баба. «Сбежала, — подумал он о жене Прона. — Караульщики!» Дернул коня за узду, захлестнул повод вокруг столбика, кинулся за женщиной.
Подняв до колен подол юбки, чтоб не наступить, женщина перебежала улицу, скользнула в калитку дома Якова, но неловко задела плечом, порвала кофту. Захар настиг, схватил за плечи. Мысль, бывшая вначале, — поймать, вернуть Степачеву, сменилась другой — спрятать жену Прона на хуторе, чтоб за эту услугу сделать Прона зависимым на будущее.
— Ага! — сказал он, резко поворачивая женщину. — Анна?! Куда бежала? От кого? — Захар оглянулся. — Ивана видела? Только пикни, пришибу! Видела? — Он вглядывался в Анну, в своем она уме или нет? Глаза ее блестели, стояла луна.
«Видимо, в своем», — решил он.
Подвел к коню, подсадил. Она села ногами на одну сторону, как таборная цыганка. Захар ступил в стремя, перекосил седло влево, сел, выровнялся. Поглядел на свой дом — тихо. Оглянулся на костер у конторы — вроде никого.
Тронул коня. Тот потянул к дороге. Захар повернул его, направил по траве. Беззвучно ступая копытами, конь пошагал к концу деревни.
Анна прижимала рукой порванную на плече кофту.
Постовые у выездных ворот не задержали: узнали. Об Анне подумали — жена.
26
На другом конце деревни другие постовые остановили Прона и Якова. Сунулись обыскать — Прон, сидевший на козлах, не дал.
— Зови начальника.
Сбегали за Шатуновым. Шатунов подошел, хмуро взглянул:
— Быстро вы.
— Только одну сторону, — ответил Яков, — теперь в другую.
— А где этот? Бакшаев? И этот…
— Высадил их, где велел.
— А-а. Чего на коленях стоишь?
— Он, Ваня, копчиком ударился, сидеть ему тяжело, — объяснил Прон.
— Яков, останься-ка, — распорядился Шатунов.
— Я поеду, — сказал Прон. — Дал бы ты Яшке, ваше благородие, лошадку. Яш, ты б до мельниц скатал.
— Езжай, езжай, — угрюмо сказал Шатунов.
— Пусть на том конце пропустят.
Шатунов кивнул одному из постовых:
— Проводи.
Постовой закинул за плечо кавалерийский карабин. Прон ловко соскочил с козел на здоровую ногу, сел в тарантас на охапку сена.
— Ну-к, прокати. Хоть раз в жизни барином побуду. Эх, мягко!
Сопровождающий сел на его место, встряхнул вожжи. Жеребец охотно дернул, думая, что едут домой.
— Яков, — доверительно спросил Шатунов, — мой дом Захар увез?
— Да. Раскатал — и на хутор.
— Что же днем-то не сказал? — упрекнул Шатунов. — А председатель, значит, давал ему за дом прочуханку? Жучил?
— Не успел. Собирался. Уж он бы его прошерстил, — сказал Яков.
— А дом он куда собирался?
— Анне.
— Врешь! — сказал Шатунов, но увидел, что Яков не врет, резко повернулся к костру. И тут же остановился: понял, что не успеет остановить Сеньку.
— Выстрела не слыхал?
Яков подумал:
— Слыхал.
— Эх! — крякнул Шатунов. — А, черт с ним! Яшка, не езди никуда, дома сиди. Анну не выпускать. Все!
Он широко пошагал, тревожа ногами начинающую отдыхать дорогу. Яков трусил рядом. Поднялась и остановилась над деревней луна. Белые тополя светились.
Яков, угадавший перемену настроения в Шатунове, торопился высказать свой совет:
— Бросил бы ты их, Иван. Али отвык от крестьянства?
Шатунов не ответил, думал свое. У Якова появилась надежда, что Шатунов поможет ему спасти жеребца, но надежда была слабенькая, и Яков попробовал зацепить в Шатунове «божескую» струну, каковая, как думал Яков, есть в каждом человеке.
— Маленькими были, старик приходил, помнишь ли, прорицал? А? Как бы не сошлось.
— Чего? — спросил Шатунов.
— А вот: «…будет людей так мало, что будут искать друг друга…», ведь смотри, Иван, как народ бьют, легко ли! «Будут искать и обносятся до того, что, увидя другого, лопухами прикроют стыдные места, и тогда подойдут и будут пещеры-жилища, а горы — место лицезрения…»
— Не помню, — сказал Шатунов.
Яков хотел рассказать и другое из того, что запомнилось от старика, о воде, как «будут люди умирать от жажды, будут искать воду, бежать и им откроется вода. Кинутся к ней, а это окажется серебро», но не рассказал: страшно стало.
27
Жеребец повернул к дому Якова.
— Куд-да?! — сопровождающий потянул за вожжи. — Пр-рямо!
Прон спросил:
— Ехали сюда, бабы никакой не везли с собой?
— Нет.
— Не видел или не ехала?
— Мое дело телячье, поел — и во двор, — ответил сопровождающий. — Не видел, говорю, не видел.