— В тарантас! — велел Прон.
— Не надо, — прошептал Шатунов. — Прости, Анна, не понял я… Бог с тобой.
Голова стала тяжелой, как будто весила больше, чем остальное тело. И хотя Шатунов не чувствовал боли и не знал, что умирает, он понял, что ему не сказать всего, что он думает.
А думалось даже не о том, кто в него выстрелил, не о том, что настала расплата за его нехорошую жизнь, даже и не о том, что надо предупредить Прона о жене (да и поздно), а о том, что только сейчас до него дошел смысл этих слов: «Бог с тобой».
Ведь днем Анна именно так и сказала, отпуская его, прощая ему, а он гнался за своим домом, хотел расправиться с Проном и женой Прона, с Сенькой, с Яковом, с Шарыгиным, чтоб никто из деревенских не помнил его прошлого и не мешал бы жить дальше.
А вот оно как получилось.
Прон закрыл глаза покойного. Анна тряслась, голова ее дергалась. Лошадь Шатунова заржала, отпрыгнула. И тотчас зашлась в хохоте Анна.
Прон, не глядя на Анатолия, сказал:
— Лови его лошадь, верхом поезжай.
— Закопать надо, — мрачно сказал Анатолий.
— Без тебя похороним, — ответил Прон. Взял Анну за руку. Анна замолчала, но руку вырвала.
И опять донеслось звяканье бруска о полотно косы.
Лошадь не подпускала к себе Анатолия, но далеко не отходила, кружила рядом. Прон пошел ловить сам. Но лошадь не далась и ему.
И тут они увидели, как на далекий холм со стороны деревни вынеслись всадники. Двое отделились от группы и поскакали к ним.
— Дождались, — сказал Прон.
34
— Марш в тарантас! — распорядился Прон. — Марш, говорю.
Одна из приближающихся лошадей заржала. Лошадь Шатунова подняла голову, насторожилась, ответно заржала и поскакала навстречу.
Всадники поймали ее. Остановились, видимо, посовещались. Вряд ли они могли разглядеть людей, но, наверное, узнали лошадь, тотчас повернули и порысили обратно.
— Бери тарантас, поезжай, задержу, — сказал Прон. — Ведь вернутся. А мне ничего не сделают.
— Поедем вместе.
— Нет.
Они оглянулись. Анна в это время рвала у обочины траву. Вырвался целый пучок с корнями. Анна бросила все, перебежала на опушку леса и стала собирать белеющие ромашки.
— Значит, ты подумал, что я могу бросить тебя? — спросил Анатолий.
— Мог не мог, какое дело. Тебе надо, поезжай.
— Не я его, так он убил бы. Ты это понимаешь?
Прон увидел, что всадники доехали до своих и весь отряд с места в карьер понесся к ним.
Анна положила набранные цветы в подол юбки, подошла к жеребцу, вывалила цветы перед его мордой. Жеребец потянулся, но не достал: мешал хомут. Расставил пошире передние ноги, но все равно не дотянулся. Анна замычала, жестами прося Прона, чтоб он рассупонил жеребца.
— Одно спасение — с ума сойти, — сказал Прон.
Всадники приближались. Анатолий крутнул барабан в нагане, пошел навстречу.
Прон торопливо расстегнул удила, показал Анне, чтоб кормила жеребца с рук, и пошел за председателем.
Всадники осадили саженях в пятнадцати. Анатолий поднял руку и выстрелил.
— Командира мне! Остальным стоять на месте.
Прон подбежал, дернул за рукав:
— Слушай, давай в лес. Никто не найдет.
— Поздно, — ответил Анатолий.
— Я тебя прошу, беги. Я задержу. Ты мне обещал жену спасти. Она тяжелая. Меня твои не послушают. Не поминай лихом.
Всадники разъехались. В образовавшийся коридор проехала тачанка, медленно развернулась. Пулеметчик выглянул из-за щитка, повел стволом.
— Брось хлопушку! — крикнул передний верховой.
Анатолий бросил наган. Выехал Степачев.
— Отойди, — сказал Прону Анатолий.
Тот немного отступил.
Степачев спешился. Луна светила ему в лицо.
— Пусть остальные отъедут, — громко сказал Анатолий.
Степачев кинулся к сыну.
— Отъехать остальным! — крикнул Анатолий.
Степачев махнул рукой. Всадники отступили, но тачанка не двинулась с места. По-прежнему лежал за щитком пулеметчик.
— Толя! Я боялся, что не застану.
— Не подходи, — сказал Анатолий.
— Как ты здесь оказался?
— Прикажи выпустить жену Толмачева.
Бесшумно проносились тени. Вверху ходил ветер.
— Один ты остался на земле для меня, да еще мое святое дело…
— Итак, ты отпускаешь жену Толмачева. Раз. Складываешь оружие. Два.
— Не смеши меня, — ответил Степачев. — Где Шатунов?
— Я убил его.
— Поздравляю. Ты уже убиваешь. А меня ты мог бы убить?
— Но ты-то собирался убить меня.