— Не хотел. Так вот что, слушай. Твои требования смешны.
— Это не разговор.
— В самом деле, — согласился Степачев. — Убеждают действия, а не разговоры. Сейчас, ребята, оба поедете со мной. Толмачев! Подойди.
Прон подошел.
— Нехорошо получается, гражданин ямщик. Я тебе доверяю, а ты?
— За лошадями я ехал, — ответил Прон. — Сами посылали.
— Он спас мою жизнь, — сказал Анатолий. — Если тебе это важно.
— Я прикажу выпустить твою жену, — пообещал Степачев.
— Обманете.
— Я ведь не шутил, — сказал Анатолий, напрягаясь. — Тебе лучше сдаться добровольно.
— Вот уж воистину: породил человека, вышел выродок, — холодно сказал Степачев. — Ну как не убить? Крестись. И ты, ямщик, крестись.
Он шагнул в сторону, дал сигнал. Вспыхнуло у ствола пулемета короткое пламя. Пули прошли над головами.
— Вот так, комиссар, будем разговаривать. А теперь иди в свой Уржум и дождись меня. Иди и скажи: идет мой однофамилец. Подбери. — Степачев подопнул Анатолию наган. — Может быть, на прощание подаришь пулю?
Анатолий нагнулся (ствол пулемета качнулся вниз), взял наган, пошел к тарантасу. За ним Прон, немного позади Степачев. Спешившиеся отрядники шли поодаль.
Анька-дурочка спряталась за коня.
— Так помни, ты выпустишь жену Толмачева, — сказал Анатолий.
— Что тебе его жена?
— Ты выпустишь ее.
— Хорошо.
Анатолий поднял с земли свой пиджак, отряхнул.
— Я пошел, — протянул руку Прону, сказал негромко: — Утром жди.
Прон, как бы поправляя упряжь, обошел коня, отвязал от оглобли чересседельник и подбрюшник, снял с дуги гужи и, держа в руке оглоблю, оглянулся.
Степачев смотрел вслед Анатолию. Отрядник, стоящий рядом со Степачевым, взял карабин на изготовку, прицелился в спину Анатолия, взглянул на Степачева.
Тот кивнул.
Отрядник, не желая осрамиться, опустился на одно колено, тщательно прицелился. Прорезь прицельной планки расплывалась от лунного света, но мушка была отчетлива. Да и Анатолий еще был близко. Отрядник выстрелил.
Анатолий вздрогнул. Видно было, что он силится не упасть, повернуться лицом к выстрелу, но пулемет с тачанки свалил его.
Другие отрядники, закинув карабины за спину, нагибались над Шатуновым, чтобы положить его труп в тарантас.
Прон бросил оглоблю на землю, переметнул дугу через гриву, рванул за повод, вывел жеребца из оглобель, вскочил, как глазом моргнул, верхом, ударил жеребца ногами. «Эх, не взнуздал!» — подумал он. Конь махнул через канаву, к лесу, в тень.
Первым выстрелил Степачев, промазал. Ударил пулемет, но наугад, запоздало. Стали стрелять и другие, но неприцельно, так, для очистки совести. Прон, сообразив, что косят по уровню всадника, спрыгнул на землю, содрал с жеребца хомут, бросил и бегом сквозь заросли выбрался на тропу, по которой недавно скакал Шатунов.
«Эх, Анну бросил! Да неужели же ей чего будет?»
Выстрелы ударяли часто и звонко, будто пастухи щелкали бичами на огромное стадо. Пули впивались в деревья. Прон отстегнул и отбросил седелко, снова вскочил на коня.
Когда началась стрельба, пожилой отрядник пригнул Аньку-дурочку, чтоб, не дай бог, не поранить.
Аньку не пугали выстрелы. Она очнулась и повела вокруг яснеющим взглядом.
Ей стало стыдно за свой расхристанный вид, она торопливо пошла из круга. Отрядники расступились. Никто не удерживал ее. Пожилой отрядник украдкой крестился. Степачев взялся за виски.
Анька побежала быстро и легко к обрыву над Вяткой. Спустилась, отводя хлещущие по лицу ветви ивы. Она боялась, что будет мелко и придется долго идти по дну, но у берега сразу было глубоко.
35
Яков поостерегся сразу идти к бане. Он затаился в проулке и высмотрел, что взвод ускакал, но охранник остался. Яков прокрался по проулку, повернул к бане с теневой стороны. Зажал замок в подол рубахи, осторожно повернул ключ. Вынул из петель и положил замок на землю. Ожегся крапивой.
— Я это, я, — шептал он, — Яков это, не бойся. — Он приподнял дверь и отвел в сторону.
Пламя коптилки прыгало, женщина в цветном полушалке отступила за каменку.
— Жив? — только и спросила она.
— Пошли, пошли, — торопил Яков. — Тих-хо! — Яков отпрянул от двери: против бани, на пашне, стоял Сенька.
Отрядник, затаившийся на задворках, взял Сеньку на мушку. Другой, посланный ему на подкрепление, подходил к дому Шарыгина с улицы.
— Выходи, Яков, — хрипло сказал Сенька. — Выходи, не бойся. Скажу чего.
— Прячься за мной, — сурово сказал Яков. — За спиной будь. Выйдем, после выстрела сразу за баню, а там дорогу знаешь. В деревню не смей. Пошли.