Яков шагнул из тени на свет. Отрядник ждал Сенькиного выстрела. Сенька сказал:
— Передай Прону: правильно он мне по морде надавал. Еще мало.
— Эх, Семен, — сказал Яков, — как же это ты?
— Ладно, не верь, — ответил Сенька. Бросил наган на землю.
Отрядник выстрелил. Пуля ударила Сеньку в спину. Яков толкнул женщину, побежал вслед за ней. Женщина старалась бежать ровно, берегла себя.
Сенька упал на четвереньки, в глазах потемнело. Ощупью он искал брошенный на межу наган. Вторая пуля расшибла ему голову.
Мальчишка, копавший червей, испугался выстрелов, помчался по грядкам. Охранник привстал, выстрелил третий раз.
36
Ветки цеплялись за рубаху, рвали ее в лоскутья. Лес кончился. У обрыва Прон не остановился, наоборот, понукнул. Конь оборвался, полетел в черную дыру оврага. Осыпь смягчила падение, да и Прон успел спрыгнуть, чтоб не сломать жеребцу хребет. Выбрались из оврага и опять понеслись, теперь уже по светлому полю к темнеющей деревне.
Прон пролетел прямиком к шарыгинскому дому. Отрядник слова не успел сказать и затвор передернуть, как Прон свалился на него сверху, ударил кулаком, как кувалдой. Отрядник рухнул. Прон рванул трехлинейку из его рук и второго, подбежавшего, сшиб как дубиной, прикладом. Кинулся на задворки. Жеребец побежал за ним.
По грядкам, по картошке добежал до бани. Дверь нараспашку. Прон сунулся внутрь в душное тепло бани, зацепился стволом за притолоку. Никого!
Горела на окне коптилка. Прон, обжигаясь, вывинтил головку коптилки, плеснул керосином на подоконник и стену, бросил фитиль. Прикладом высадил раму, выбежал.
Повернул за угол и увидел лежащего человека. Нагнулся, узнал Сеньку. Свистнул жеребцу. Подбежал к забору, отодрал верхнюю прожилину, нажал плечом и с треском повалил целое звено забора.
Яков, как будто ждал, отворил калитку, жалостливо охнул, увидя запаленного жеребца.
— Жива? — хрипло спросил Прон.
— Жива.
Прон отер клочьями рубахи исцарапанное потное лицо, поглядел на руку — вся в крови.
— Этого, Семена-то… — начал Яков.
— Видел. Хрен с ним. Таковский был.
— Еще мальчишку. Эх, сунулся под пулю.
— Где? — спросил Прон о жене.
— Ушла. У матери спрячется.
— Дойдет, — сказал Прон. — Спасибо, Яшка. А теперь садись, гони! Сейчас эти вернутся. Поскачешь по деревням: собираться к утру. Лошадь загонишь — бегом беги. Не сможешь бежать — ползи. Понял? Прон зовет!
— Брат! — заговорил Яков. — Ты жив, жена жива. Пусть они собачатся между собой. Нам-то все одно из куля в рогожу.
Баня разгоралась, будто раньше обычного светало.
— Яшка, не я первый начал.
— Брат! — сказал Яков. — Кровь пролилась в кашей деревне. Супостаты и ахиды…
— Из-за нас пролилась, — оборвал Прон. — Ты в святцах запиши: из-за нас!
— Брат! — чуть не плача, сказал Яков. — Забыл нас бог. И деться нам некуда. И черт еще не хворал, когда ж он умрет?
— Я в Уржум, — торопливо говорил Прон, — доложу им, что банда на них идет, что председатель убит.
— Председатель! — вскрикнул Яков. Поднял голову. Звезд не было видно. Яков очнулся: — Нельзя тебе в Уржум. Тебя тут же посадят. За почту.
— Вот на прощанье почту и доставлю. Пора. Яшка!
Он подставил колено. Яков мелькнул лаптями, сел на жеребца. Жеребец, тяжело екая селезенкой, пошел через дорогу.
От конторы закричали: «Стой! Стой!»
— Гони! — крикнул Прон и выстрелил на крик.
Яков скрылся.
Баня пылала. Лохмотья пламени взметывались и гасли.
Прон прошел в калитку, запер ее изнутри, пробежал мимо клети, в которой днем сидел с Анатолием, и огородами спустился к Вятке.
С косогора в деревню наметом шла конница Степачева.
Прон положил на берегу винтовку, забрел по колено, зачерпнул пригоршню тяжелой воды. В воде бликовали отсветы пожара. Ладони саднило. Ожгло исцарапанное лицо, когда Прон плеснул на него. Он зашел поглубже, повернулся лицом к пожару, наклонился к воде и стал пить.
С той стороны реки на берег вышла женщина. Остановилась, глядя на пожар. От пламени по воде тянулся к ней красный переливчатый след более яркий, чем лунная дорожка.
Пули, которые летели в Прона, а угадали в деревья, сказались через много лет.
В деревне ставили новый дом. Привезли бревна для сруба. Старик-плотник вырубал паз и ударил по заблестевшему свинцу…