— Это заговор ЦРУ! Я знаю, заговор ЦРУ. Центральное разведывательное управление нарушает добрую волю американского народа! Оно пытается уничтожить революционный дух... Хэлло, меня зовут Мария Гонзалес. Да здравствует революция!
— Кто это? — спросил Римо у Чиуна.
— Храбрая юная девушка. Она помогает революции выстоять против белых империалистических угнетателей, — сладчайшим голосом ответил Чиун.
— Ты сказал ей, на кого работаешь?
— Он революционер. Люди третьего мира не революционеры, — сказала Мария.
— Ты не можешь прекратить этот треп про революцию, когда разговариваешь со мной? — спросил Римо.
— Разумеется, могу. Ведь я крестьянка. Я говорю про революцию, как вы про яблочный пирог. Если вы друг этого милого старого джентльмена, я буду рада с вами познакомиться. — Она протянула руку, и Римо взял ее в свою. Ее ладонь была мягкой и теплой.
Мария улыбнулась. Он тоже улыбнулся. Чиун шлепком прервал их рукопожатие. Держаться за руки на людях он считал верхом неприличия.
— Я делегат по вопросам сельского хозяйства демократического правительства свободной Кубы. Я вижу, вы занимаетесь здесь полезным делом, — сказала Мария.
Она улыбнулась. Римо улыбнулся в ответ. Чиун встал между ними.
Филдинг заталкивал последний соевый боб в сухую твердую землю, когда Римо пробрался в первые ряды окружавшей его толпы. Сама опытная делянка находилась на вершине небольшого холма. Ее площадь составляла не более двадцати квадратных метров, но она размещалась внутри пустого участка земли по крайней мере в четыре раза больше по площади, огражденного высоким забором с пропущенной по верху колючей проволокой. От поля исходил непонятный для Римо запах, который тревожил скорее память, чем обоняние.
— Завтра, — говорил Филдинг, — я посажу такие же культуры в Бангоре, в Мэйне, а послезавтра — в Сиерре. На следующий день я проведу последний сев в Огайо. Приглашаю вас принять участие во всех этих презентациях.
Потоптавшись на последнем посаженном зернышке, Филдинг выпрямился и потер поясницу.
— Теперь давайте солнечный фильтр, — сказал Филдинг, и рабочие прикрыли участок матовым непрозрачным пластиком, образовавшим нечто вроде тента.
— Вы только что видели, — говорил Филдинг, стараясь выровнять свое дыхание, — самое важное открытие в сельском хозяйстве со времени изобретения плуга. Сейчас я поясню вам смысл этого метода. В нем используется химический компонент. Он делает ненужным дорогостоящую предварительную обработку почвы. Он расширяет рамки температурных и водных условий, требующихся для выращивания растений, и, следовательно, неизмеримо увеличивает площадь пригодных для сельскохозяйственного производства земель. Этот метод не нуждается ни в удобрениях, ни в пестицидах. Урожай созреет через тридцать дней. И я надеюсь, тогда вы все вернетесь сюда, чтобы стать свидетелями этой революции в агрономической науке. Джентльмены, вы присутствуете при событии, которое кладет конец голоду на Земле.
Последовали аплодисменты иностранных корреспондентов, кое-кто прикидывал, сколько времени — десять или пятнадцать секунд — уделит национальное телевидение этому событию. И тут со стороны палаток для прессы донесся истошный вопль:
— Убийство! Здесь полно трупов! Массовое убийство!
— Ну вот! — произнес корреспондент рядом с Римо и Марией. — Теперь, наконец, произошло что-то стоящее. Мне всегда везет. Направьте меня по самому бросовому заданию, и я всегда выдам гвоздевой материал.
Подобно струйке из поврежденной цистерны толпа потекла в сторону навесов для прессы, таща за собой телевизионные кабели. Человек в тюрбане и со значком «Сельское хозяйство Индии» придержал Римо за руку.
— Дорогой сэр, не значит ли это, что я не получу деньги за присутствие на церемонии?
— Не знаю, — сказал Римо, — я здесь не работаю.
— Выходит, я зря приехал. Совершенно зря. Пообещали две тысячи долларов и ничего не дадут. Опять эта американская ложь и ханжество, — сказал он с певучестью, свойственной индийцам — людям, о которых Чиун как-то сказал, что у них есть только два неизменных свойства: они всегда лицемерят и всегда голодают.
Пот выступил на аристократическом лице Джеймса Орайо Филдинга, наблюдавшего, как представители прессы хлынули с опытного поля к двум палаткам прессы за ограду участка. Внезапно ему показалось, что его стали покидать жизненные силы, и он вытянул руку, ища опоры. И он нашел ее, в лице худощавого молодого человека с высокими скулами и утолщенными запястьями. Это был Римо.
— Ваши друзья вас бросили, — сказал Римо.
— Менталитет охотников за новостями, — сказала Мария. — На Кубе мы не позволяем журналистам проявлять такое нездоровое любопытство.
— Конечно, — отозвался Римо, — потому что там убийства — обычное дело.
— Вы несправедливы, — сказала Мария.
— Трудно ждать справедливости от американца, — сказал Чиун. — Я столько лет пытаюсь научить его этому, и все напрасно.
— Это называется справедливостью по-корейски, папочка? — сказал Римо, улыбаясь.
Но Чиун не увидел в этом ничего смешного, как и Мария. Филдинг пришел в себя. Слабой рукой он вытащил из кармана рубашки таблетку и всухую проглотил ее.
Римо глазами сделал знак Чиуну увести Марию за пределы слышимости. Чиун внезапно заметил там, вдали, в пустыне какое-то видение, напоминающее его родной Восток. Что-то похожее на легкую дымку, висящую над садами в Катманду. Видела ли Мария сады в Катманду, когда солнце освещает их нежным светом, а речная прохлада ласкает, как мягкое дыхание северного ветерка? Через секунду Чиун уже вел Марию куда-то вдаль.
— У вас очень несимпатичные друзья, — сказал Римо Филдингу.
— Что вы имеете в виду?
— Ваши друзья убивают людей.
— Тех, в палатках, куда все бросились?
— Нет, других, — сказал Римо. — Торговцев продовольствием. И строителей.
— Что такое? — произнес Филдинг, тут же прибавив, что чувствует себя еще очень слабым.
— Так соберитесь с силами, иначе окажетесь там же, где соевые бобы. Под землей. — Но тут Филдинг потерял сознание, и Римо понял, что это было не притворство.
Римо отнес Филдинга в маленький домик, построенный на участке для охранников. Там Филдинг очнулся и рассказал Римо, как он открыл метод выращивания зерна, который способен покончить с нехваткой продовольствия, — вообще покончить с голодом и нищетой, И с этого начались все его, Филдинга, неприятности. Да, он знал об убийствах торговцев. Он знал об умышленном сбивании цен на зерно на рынке.
— Я говорил им, говорил Джордану, что нам не нужна помощь такого сорта. Метод Оливера, теперь он называется проектом «Чудесное зерно», не нуждается в искусственной поддержке. Он сам вытеснит другие методы, потому что он выгоднее. Но эти люди не слушали меня. Я даже не владею больше своей компанией. Я могу показать вам документы. Жадность губит нас. Миллионы людей погибнут от голода из-за жадности кучки людей. Мне придется предстать перед судом, не так ли?
— Думаю, да, — сказал Римо.
— Мне нужно всего четыре месяца. После этого я готов хоть на всю жизнь сесть в тюрьму или понести другое наказание. Только четыре месяца, и я совершу для людей самое благое дело за всю историю человечества.
— Четыре месяца? — спросил Римо.
— Но все это будет напрасно, — сказал Филдинг.
— Почему?
— Потому что люди с самого начала стараются помешать мне. Я сказал — четыре месяца? Фактически мне не нужно и четырех. Достаточно одного. Всего тридцать дней до тех пор, пока взойдет мое чудесное зерно. Тогда весь мир станет его сеять. Люди откажутся от прежних способов и заменят их моим, чтобы накормить все человечество. Я уверен в этом.
— Я не специалист в продовольственных делах, — сказал Римо.
Однако слова Филдинга тронули его. Он украдкой взял горсть семян из портфеля Джеймса Филдинга и сказал, что, вероятно, найдет способ ему помочь.