— Я даже не заметил, как он пошел! А его уже нет!
— Кого? — переспросил товарищ.
— Ты помнишь того парня, о котором я тебе как-то рассказывал? Все наши ветераны его помнят. Его отправили на электрический стул, без апелляции, без ничего. Это был предпоследний человек, казненный в нашем штате. Больше десяти лет назад.
— Да-а?
— Мне кажется, я только что видел его. Только он выглядел моложе и говорил как-то странно...
Коллега помог сержанту сесть в патрульную машину. После этого случая Даффи прошел обследование у полицейского врача, который порекомендовал ему немного отдохнуть вдали от напряженной городской обстановки. Сержант был временно освобожден от работы. Полицейский инспектор провел в его доме продолжительную беседу с членами семьи. В разговоре он спросил, где сержант держит свой сверлильный станок.
— Нас интересует инструмент, которым он распилил свой пистолет. Наш врач считает, что сломанный пистолет — это выражение его подсознательного стремления уйти из полиции, — объяснил инспектор. — Человек руками не в состоянии разломить дуло пистолета надвое.
— Нет у него никаких таких инструментов, — сказала миссис Даффи. — Он, когда приходит домой, только пьет пиво. Может, если бы у него и правда была мастерская, он бы не свихнулся, а, господин инспектор?
Полуденное солнце припекало людей на тротуарах Нью-Йорка, протянувшихся через Гудзон. Острые каблуки женских туфель погружались в мягкий асфальт, который жара превратила в черную жевательную резинку. Римо не спеша вошел в отель «Плаза» на Пятьдесят девятой улице и спросил у портье ключ от своей комнаты. Уже более десяти лет он постоянно спрашивал в разных гостиницах по всей стране ключи от номера.
«У белки есть гнездо, у крота — нора, даже у червяка, — думал он, — есть свой клочок земли, к которому он должен регулярно возвращаться. А у меня только ключи от комнат. И никакого дома».
В лифте молодая женщина в легком ситцевом платье красного цвета, едва прикрывавшем изящные округлости ее вызывающе выставленных грудей, заговорила с Римо о том, как приятно жить в таком прекрасном отеле, как « Плаза», и не хотел ли бы он прожить здесь всю свою жизнь?
— Вы живете в гостинице? — спросил ее Римо.
— Нет. У нас квартирка, правда в двух уровнях, в Джонсе, в Джорджии, — ответила женщина, недовольно надув губы.
— Но это все же дом, — сказал Римо.
— Не дом, а тоска зеленая, — сказала женщина. — Мне так нравится Нью-Йорк, ты даже не представляешь! Я просто влюблена в него. Да, люблю этот город. Вот Джордж, мой муж, он здесь работает. А я все время одна. Одна-одинешенька целые дни. Делаю, что хочу.
— Прекрасно, — сказал Римо и стал следить за тем, как мелькают цифры этажей на панели лифта.
— Что хочу и с кем хочу, — продолжала женщина.
— Прекрасно, — сказал Римо. Надо было подняться к себе пешком.
— Ты знаешь, что девяносто девять и восемь десятых процента женщин в Америке не знают, как правильно заниматься любовью?
— Прекрасно.
— А я отношусь к тем двум десятым процента, которые знают.
— Прекрасно.
— Может быть, ты один из тех, кто занимается этим с женщинами за деньги? Знаешь, ты ведь парень что надо.
— Прекрасно, — сказал Римо.
— Хотя я не вижу ничего плохого в том, чтобы заплатить за это, а ты?..
— Заплатить за что? — спросил Римо.
— За секс, дурачок.
— Прекрасно, — сказал Римо, дверь кабины раскрылась на его этаже.
— Куда же ты? — сказала женщина. — Вернись. Что тебе не нравится?
Римо остановился на полпути и зло усмехнулся. Ему пришла в голову одна мысль. По правде говоря, за последние десять лет он не мог припомнить ни одной другой, которая бы так его развеселила. Женщина, моргнув томными карими глазами, сказала:
— Ну, как?
— Подойди сюда, — позвал Римо; женщина бросилась к нему, грудь ее заколыхалась. — Хочешь получить колоссальное удовольствие?!
— С тобой? Конечно. Давай прямо сейчас, — откликнулась она.
— Примерно через пятнадцать минут сюда должен прийти мужчина. Лицо у него цвета лимонного сока. На нем будет темный костюм с жилетом — даже в такую жару. Мужик так лет под шестьдесят.
— Постой-ка, приятель, я не ложусь в постель с ископаемыми.
— Поверь мне. Получишь самый бешеный секс в твоей жизни. Но ты должна будешь сказать ему кое-что особенное.
— Что именно? — спросила женщина подозрительно.
— Тебе надо сказать: «Привет, доктор Смит. Я о вас читала. И все мои друзья о вас читали».
— Кто это доктор Смит?
— Неважно. Просто скажи ему это и понаблюдай за его лицом.
— Значит, «Привет, доктор Смит. Я и все мои друзья прочли о вас». Так?
— Ты никогда не пожалеешь об этом, — сказал Римо.
— Не знаю, не знаю, — протянула женщина.
Римо положил левую руку ей на грудь, большим пальцем правой ткнул в бедро и стал целовать ее в шею и в губы, пока не почувствовал, что ее тело затрепетало.
— О, да, — простонала она. — О, да... Я скажу это. Я так и скажу...
— Хорошо, — сказал Римо, прислонил ее к оклеенной обоями стене холла, а сам прошел по коридору дальше и отворил пятую дверь.
В номере на полу перед потухшим экраном телевизора сидел в позе лотоса тщедушный азиат в широком золотом кимоно. Обитая плюшем мебель была сдвинута в один угол. В центре паласа, застилавшего пол, красовался спальный матрас, синий с яркими цветами.
Накануне, когда Римо отправлялся в Ньюарк навестить знакомые места, телевизор был в полном порядке. Если кто-то сломал его за это время, то поблизости должен находиться труп, от которого следовало поскорее избавиться. Мастер Синанджу не терпел, чтобы ему мешали наслаждаться его любимыми телевизионными передачами. Римо проверил ванную и спальню. Трупов не было.
— Папочка, у тебя все в порядке?
Чиун так медленно покачал головой, что редкие волосы его бороды едва шевельнулись.
— Ничего не в порядке, — ответил Мастер Синанджу.
— Неужели кто-то сломал твой телевизор?
— Разве ты видишь здесь останки незваного гостя?
— Нет, Чиун, не вижу.
— Тогда кто же мог сломать мою машину грез? Нет, дело обстоит хуже, гораздо хуже.
— Сожалею. У меня своих проблем по горло.
— У тебя проблемы? Знаешь ли ты, что они сделали с этими прекрасными дневными сериалами? Какому осквернению подверглось великое искусство твоего народа?
Римо покачал головой. Нет, он не знал. Тогда за несколько минут было изложено следующее.
Телесериал «Пока Земля вертится» непоправимо испорчен... Доктор Блэйн Хантинггон сделал легальный аборт Жанет Уоффорд, дочери пароходного магната Арчибальда Уоффорда, а тот, в свою очередь, финансировал совершенно недопустимые эксперименты доктора Хантингтона с радиационным излучением... И еще медицинская сестра Адель Ричардс узнала, что отцом неродившегося ребенка был, скорее всего, ее брат, отбывавший пожизненное заключение в Аттике за то, что возглавил в тюрьме бунт против издания антифеминистской литературы...
— Да-а? — сказал Римо, который всегда с большим трудом следил за сюжетами «мыльных опер».
— Там было насилие... — сказал Чиун.
Из его дальнейшей речи следовало, что медсестра ударила доктора. Она не только прибегла к насилию, но и удар нанесла неправильно. Это был вовсе не удар!
— Но ведь они только актеры, папочка.
— Теперь я это понимаю, — сказал Чиун. — Сплошное надувательство. Я больше не стану смотреть эти передачи. Моя тоскливая жизнь в Америке будет лишена радости, лишена всякого проблеска удовольствия.
Здесь Римо голосом, полным печали, сообщил, что они, наверное, не останутся в Америке.
— Я даже не знаю, как тебе объяснить это, папочка, — сказал Римо и опустил глаза на ковер, даже здесь, в такой гостинице, как «Плаза», местами слегка потертый.
— Начало всякой мудрости — это неведение, — сказал Чиун. — Просто позор, что ты всегда застреваешь в начале.
Это показалось Мастеру Синанджу настолько смешным, что он повторил свои слова и рассмеялся. Однако ученик его почему-то не присоединился к его веселью. Чиун отнес это на счет всем известного отсутствия чувства юмора у американцев.