- Тебя тоже.
- Говорят, как Новый год встретишь, так его и проведешь. Надеюсь, врут.
Мы переглянулись и обменялись слабыми улыбками.
- Где Артур и Макс?
- В 'Ананасах в шампанском'.
- Даже не знаю, как отблагодарить вас всех.
- Ты уже отблагодарила. Тем, что осталась жива.
- Не спеши радоваться, - я фыркнула. - Человек-Цыпленок наверняка захочет исправить это досадное обстоятельство. Тогда, в Церкви, я чувствовала нашу связь. Так, будто мы скованы одной цепью... - Я прислушалась к своим ощущениям. - И сейчас чувствую это. Цепь. Бьюсь об заклад, и он ее чувствует. Не хватает Бомбера третьим, угу.
- Да уж, - подтвердил Эдуард с бесстрастным выражением на лице.
- Так что радуйся, что твое зерно без всяких идущих в комплекте чертовых буков 'А'.
Хотя выражение лица Эдуарда не изменилось, в его голосе появились доселе отсутствующие поддразнивающие нотки:
- Выходит, у тебя теперь есть шанс стать большим боссом всех коматозников Порога?
Меня это озадачило лишь на секунду.
- Нет, - категорично отрезала я и нахмурилась, пытаясь вспомнить то, что рассказывал мне Бомбер в 'Ананасах'. - Бомбер говорил, что все, что окружает нас, на Границе всего сущего имеет аналогию, и зерна не исключения. Что, благодаря зерну 'А', я соответствую некой важной точке на Границе... Но если дерьмо категории 'А' Человека-Цыпленка тоже соответствует некой важной точке на Границе, почему он допустил, чтобы сгорел его курятник? Значит, не такой уж он и крутой мужик. Или же просто не все знает о своих возможностях. Что он блестяще умеет, так это тяпать за цепь, которая связывает нас с ним, да пугать такими мордоворотами, как Чак-Чак. Типичный высокомерный хрен. Кто знает о возможностях зерна 'А', так это Бомбер, - добавила я тихо.
Мы провели в молчании минуты две.
Может ли зерно 'А' подчинить себе рядовые зерна? Не этого ли хочет Уна Бомбер? К этому ли шел Человек-Цыпленок? Под ним, в конце концов, был весь зерновой бизнес Порога, а это уже неплохой старт; Церковь механизированных была его любимым кукольным домиком. А теперь, когда ее не стало, когда...
- Пожар уничтожил все легальные зерна.
- Многое, - уточнил Эдуард, - но не все. Какое-то время в Пороге не будет притока новых коматозников. Легальных, я имею в виду.
- И свежей цып-жратвы. Хотя нет. 'Фермы', как и 'Фонд', не пропадут. Это его долгоиграющие детища. Его образ святоши надежно защищен.
Я подумала об Эмме - пернатой девочке. Что будет с ней?.. Да ничего, черт возьми, с ней не будет! Судя по продажам цып-синтетики, птичка в платьице принцессы обеспечена на долгие годы, естественно, при условии, что Человек-Цыпленок скоро станет сотней неприятных воспоминаний и одним-единственным трупом. Я снова прислушалась к своим ощущениям. Действительно ли я чувствовала Цыпленка? Или это уже был кто-то другой?
Бомбер, например.
Еще пару минут в палате царила тишина. Телевизор выплевывал какую-то жизнеутверждающую песню и аплодисменты. Новогодний огонек? Что-то в этом роде.
- Бомбер знает гораздо больше, чем рассказал мне, - сказала я. - Уверена, он получит то, что хочет. Сегодня. Возможно, уже получил. Как - не спрашивай, не знаю. Его целью был Человек-Цыпленок, у него на Цыпленка свои планы, иначе, думаю, он бы давно нашел, как вытащить проглоченное зерно из меня и умыть руки...
- Не думаю, что это возможно. Вытащить из кого-то проглоченное зерно. Видишь ли, зерно...
- Эдуард, Бомбер чертовски опасный тип. Он поджег Церковь. У него было, как ты говоришь, это редкое зерно-поджигатель. Он угрожал мне, и его угрозы не были пустым звуком. Он получит свое. Более того, проглотив зерно 'А', не станет скрывать этот факт, как Человек-Цыпленок. Если он знает, - я сглотнула слюну, - как подчинить себе рядовые зерна, он это сделает. Вероятность того, что в Пороге появится новый поганец, зашкаливает.
- А ты?
- А что я? Я - нейтральная сторона. Бомбер знает мою позицию, знает, что я не стану вмешиваться в его грязные делишки. Именно поэтому он для меня не угроза. А я - для него.
В коридоре послышался топот шагов, открылась дверь и двое мужчин в халатах ввели в палату парня с перемотанной головой. Его голова походила на голову снеговика. За бедолагой по пятам следовала молодая женщина с перекошенным от волнения лицом.
- Прошу прощения... - начал было медбрат.
- Считайте, нас уже нет.
Эдуард рукой обвил меня за талию и вывел в коридор. Даже не смотря на то, что мы оба были грязные, в засохшей крови и пахли отнюдь не миндальными пирожными, он все равно выглядел как полубог. Его осанке мог позавидовать любой морской офицер.
- Куда пойдем? - спросила я.
- Пожалуй, тебе следует...
- Черта с два! Я не уеду, пока состояние Влада не нормализуется. Это не обговаривается, Эдуард.
Он вздохнул:
- Тогда - не первый этаж.
- Вот вы где!
София догнала нас. В ее руках было два белых пищевых контейнера. На верхнем контейнере стояли две пластиковые чашки с кофе, и пакетик с апельсиновым соком. Ни капельки кофе не выплеснулось, пока она шла.
Мы расположились на одном из диванов. Не смотря на максимально приближенную к домашнему очагу атмосферу, я ни на секунду не забывала, где нахожусь.
Здесь все пахло больницей: каждая подушка, каждая страница в сваленном кучей на журнальном столике глянце, каждый листок растущего в кадке розового куста пропитались запахом больницы. Даже украшенная 'дождиком', гирляндами и пузатыми шарами елка словно бы несла на себе штамп: 'Да, приятель, это все еще больница!'
Я почти не чувствовала вкуса еды. Что было в контейнерах? Картофель, отбивная, салат, брокколи и кусок подгоревшей запеканки ('новогоднего пирога', как сказала София). Еда горячими кусками проваливалась по пищеводу в желудок, принося насыщение, но не удовольствие.
Не у кого ни спрашивая, я закурила. Ко мне тут же подбежали и велели немедленно потушить сигарету. Тогда я вышла на крыльцо, села на лавку и курила, пока Эдуард не затащил меня внутрь, в тепло. Спрашивается, какая теперь к черту разница, тепло, не тепло, когда я коматозник? На мою ругань он не отреагировал.
Стрелка на больших белых часах ползла издевательски медленно.
София листала журнал, Эдуард сидел с закрытыми глазами, я же свернулась клубочком на другой половине дивана и пялилась в беззвучно работающий телевизор. Праздничный концерт, шампанское рекой, бенгальские огни, конфетти, двое кривляющихся ведущих, весь певчий бомонд страны за круглыми столиками. Крупный план - улыбающаяся сверкающая Примадонна поднимает бокал...
Что-то холодное коснулось моего лица. Я отозвалась на это прикосновение и открыла глаза. Эдуард. Он убрал волосы с моего лица. Под глазами у него были синяки, лицо осунулось, морщины, казалось, углубились. Меня как кипятком ошпарило. Я резко села на диване, из-за чего окружающая действительность протестующе выгнулась и начала медленно закручиваться спиралью.
- Который час?.. О нет. Влад! Что с ним?!
- Тише, Софию разбудишь. Влад в послеоперационной. Его состояние стабилизировалось.
Я некоторое время смотрела на Эдуарда, а потом накрыла ладонями лицо и разрыдалась.
Глава 41
Небо посветлело на два тона, но звезды оставались такими же яркими. Если небо не запрудят тучи, можно будет полюбоваться рассветом.
Владислав открыл глаза и кривовато улыбнулся. Он попытался поднять руку и махнуть в знаке приветствия, но я шикнула на него. Все равно не смог был. Брат был слаб настолько, чтобы даже махнуть рукой.
- Привет, - стараясь не шуметь, я пододвинула к его кровати стул, села и кончиками пальцев коснулась его руки. - Как дела?
Он облизал нижнюю губу, его улыбка стала на миллиметр шире. Он был очень бледен, его кожа имела нездоровый пепельный оттенок. Глаза с поволокой. Но это был Влад, мой Влад. Живой Влад.
- Привет. Уже хорошо, ведь ты рядом, - ответил он. - Живот, правда, болит. Я что, съел что-то не то?