Желая успокоить мысли и отвлечь дочь, чейза Далия продолжила декламировать наказ по ремонту святыни рода:
– Нити, пригодные для восстановления утраченной вышивки, не должны быть куплены или свиты служанками. Только женщины рода могут вкладывать в них свою силу, дар и любовь. И должно тем нитям быть тонкими да ровными, что будет свидетельствовать о благости намерений потомков по отношению к почившим предкам, оставившим наказы и заветы. Окрашивать же…
– Матушка, какие заветы?! – на Элию слова старой заповеди возымели не успокаивающее воздействие, а, напротив, окончательно вывели из себя, и она, забыв о почтении и грозящем наказании, решила высказать всё, что накипело за последние дни. – Неужели не понятно вам всем, что наставления эти давно уже изжили себя? Когда наконец все поймут, что штопать старую тряпку глупо? Проще новую вышить или выткать, забросив эту на чердак. Больше никто не живёт так, как триста лет назад. Всё изменилось: дома, одежда, оружие. Ты видела, как обустроены дома у лордов внизу в долинах? Светлые, тёплые, лёгкие, как сказочные дворцы. А мы мёрзнем в этом вонючем замке круглый год. В самую жару под меховыми одеялами спать приходится. – В окно влетело нежно-удовлетворённое ворчание Дара-драка, что окончательно взбесило девушку. – Ещё твари эти! Почему, матушка, скажи, почему мы должны опекать и воспитывать их уб…
Закончить монолог Элия не успела. В комнате вдруг потемнело оттого, что кто-то заслонил свет с той стороны. Женщины посмотрели в сторону окна и увидели в проёме глаз пристально рассматривающего помещение драка. Чеза Далия вскочила и поясно поклонилась ему. А когда скосила глаза на дочь, желая убедиться в её правильном проявлении почтения к гостю, то едва не рухнула на пол. Девушка мало того что не мигая смотрела в золотой глаз, но ещё и голову задрала, горделиво сложив руки на груди.
Женщины моргнуть не успели, а уже всё как прежде. В окно светит яркое весеннее солнце, со двора доносятся звуки возни драков, но всё перевернулось не только в сердце чейзы Далии, но и в их пусть неспокойной, но отлаженной жизни.
– Что же ты наделала, глупая? – едва смогла выговорить побледневшими губами женщина, обессиленно опускаясь на пол. – Что же ты наделала…
Элия, спустив пар и глядя на непривычное поведение матери, разом присмирела и стала судорожно вдевать новую нитку в игольное ушко. Вот только непонятно отчего дрожащие руки не позволяли это сделать.
– Не боюсь, не боюсь, не боюсь… – беззвучно шевеля губами, убеждала себя девушка. – Не хочу стать такой, как мать, не хочу быть такой, как Лизия. Выйти замуж за кого укажут, нарожать выводок детей и всю жизнь склонять голову перед старшими. Почему Вики, Тэку и Рику можно идти куда захочешь, говорить, что думаешь, а мне слова без позволения сказать нельзя? Не буду больше такой. Не боюсь! Не боюсь! Не боюсь!
Элия впервые, пусть и шёпотом, озвучила крамольные мысли, поселившиеся не так давно в её голове. От этого непонятный холодок то и дело пробегал по спине, а пальцы на руках и вовсе заледенели. Вдруг, вспомнив, что она не одна, отвлеклась от внутреннего монолога и покосилась на мать, по-прежнему коленопреклонённую, на холодном полу башни. Приложив сцепленные в замок пальцы ко лбу, закрыв глаза, она горячо молила:
– Великий Небесный Наставник, твоя мудрость безгранична, твоя милость бесконечна. Вразуми чад своих, поделись толикой знаний, дай знак, как избежать страшного. Не о себе молю, Всеведущий, о детях своих заклинаю.
Девушку горячая молитва матери не только не тронула, но разозлила ещё больше. О чём молить того, кто спокойно взирает с небес на её несчастную долю? Как можно жить в крепости, прилепившейся так высоко в горах, что над головами обитателей были только вершины, круглый год покрытые сверкающими на солнце ледяными пиками? Как жить без роз, мягкой зелёной травки и милых птичьих трелей, о которых пишут поэты в своих балладах? Как круглый год носить толстые шерстяные чулки и меховые жилеты, чтобы не застудить грудь и ноги? Ещё и тварей мерзких терпеть.
– Не хочу! Не хочу! Не хочу больше так жить! – с силой зажмурив глаза, чтобы удержать слёзы, и сжав кулаки, чтобы не закричать, про себя твердила Элия. – Вот о чём молиться надо…
Звук тяжёлых быстрых шагов, эхом донёсся с лестницы и прервал оба обращения к Всевышнему. Чеза Далия поднялась с колен, достала из замысловато расшитого бисером поясного кошеля тонкий платок, промокнула слёзы, последний раз коротко всхлипнула и замерла, опустив очи долу. При этом она ни разу не взглянула на дочь.
Элия же напротив напряглась, закусила губу и по-змеиному сузив глаза уставилась на дверь. Она явно готовилась к нападению и была готова к защите.