— Хватить ныть, Тукарчэ! Иди к Шилгинею, да не будь как баба плаксивая, а то что внук подумает, — резко оборвал причитания старика Сазонов.
Тот поднял на него свои мутные глаза и, вздохнув, пошёл к стене, туда, где работал Шилгиней.
— Тукарчэ! Абгая в живых оставлять? Или он не нужен тебе? — деловито спросил старика Алексей, оправляя ремень с кобурой.
Тот удивлённо уставился на майора и поборов сомненья, выдавил:
— Не нужен.
Пётр, с мушкетом в руках уже стоял у выхода из дома, ожидая Сазонова.
Когда последние дауры возвратились в острог, ворота накрепко заперли, а на стенах сосредоточились воины. Сазонов в бинокль разглядывал подтягивающихся абгайцев. Вражеские воины собирались крикливой толпой, абсолютно не ведая о воинской дисциплине. Вскоре они прознали о недостроенном месте в стене острога и начали концентрироваться там, а к стенам вышел человек и начал выкликивать Тукарчэ.
— О чём он там вопит, Петя? — спросил Алексей.
— Старика поносит и требует немедленно покориться, а внука его Шилгинея отдать Абгаю в услужение, — отвечал Пётр, — однако и стеной он удивлён безмерно, оттого и нервничает.
— Тукарчэ, иди сюда! — Сазонов показал на группу конных воинов неприятеля и сунул старику бинокль.
— Кто там кроме Абгая? Ты говорил о посёлках, которые ранее были за Умлеканом — там есть их старосты?
Старик довольно долго всматривался и, наконец, перечислил троих старост, указав на них.
— Отлично. Ну что, Шилгиней, давай, крикни этому нахалу что-нибудь обидное! — Сазонов подвинул юношу за плечи к краю стены и тот с видимым удовольствием и злостью наорал на безмерно этим удивлённого парламентёра.
Тукарчэ с опаской смотрел на это действо, но не посмел остановить своего внука. Только негромко посокрушался о том, что их теперь точно в живых не оставят. Алексей с укоризной посмотрел на старика, покачав головой:
— Что же ты такой пугливый, Тукарчэ? Не боялся же обороняться в первый раз!
— Пошли на штурм! — раздалось по стенам. — Прикрыться!
Заранее изготовленные деревянные щиты, наподобие таковых, что использовали японские аркебузиры, были выставлены для защиты от стрел. Враг, видя брешь в стене, устремился в неё, многие скатывались с ледовой стенки вала, создавая сутолоку. В посёлке, перед зияющей дырой была навалена баррикада, где укрылись казаки и тунгусы, ожидающие тех, кто сумеет прорваться в посёлок.
— Огонь! — раздалось наконец.
Слитно грохнули десятки выстрелов, устроив среди нападавших настоящую бойню, пройдя по ним кровавым гребнем. Воя от боли и испуга, амурцы разбегались по лесу, наполняя его криками и воплями.
— Серёга, работай по тем всадникам, что я указал, — Сазонов приложил бинокль к глазам.
Когда с лошади упал Абгай, остальные конники в шоке остолбенели. Вскоре, один за одним свалилось ещё трое и только тогда остальные всадники, нахлёстывая коней, умчались прочь от злого посёлка, что молча убивал тех, кто пошёл против правды. Шилгиней с юношеским восторгом, да с широко открытыми глазами смотрел на результаты использования оружия его ангарских друзей.
— Собирайте раненых, по возможности оказывайте помощь, тяжёлых кончайте, — приказал Сазонов, когда всё уже было кончено.
В посёлке на прицеле держали шестерых смельчаков, оставшихся в живых после залпа и несколько оглушённых амурцев были среди наваленных тел атаковавших. Они и занялись расчисткой вала от трупов, оттаскивая тела в овраг неподалёку от посёлка, чтобы весной их можно было закопать, если звери не растащат их ранее.
— Ну что, страшно было, Тукарчэ? — посмеивался над старым амурцем Сазонов.
Тот лишь ошалело улыбался, да мелко кивал:
— Хорошо, хорошо…
— Ну что, достроим стену, да пойдём твои бывшие посёлки к покорности приводить.
— Не мои, а Шилгенея, — отвечал старик.
— Что же, будем его князем делать, да чтобы не хуже Бомбогора был. Так где говоришь Албазы посёлок?
Окрестности Смоленска, конец января 7145 (1637).
— Ляхи, князь! Идут толпою! — немолодой казак со спутанной бородой, подскакал к Бельскому, мерно покачивающемуся в седле и беседовавшему с Щептиным.
— Где видал? — приосанился князь.
— Вона, шляхом идут. Не ховаются, можно атаковать, князь, возьмём их на испуг! — воскликнул казак из разъезда.
— Сколько их? — нетерпеливо спросил Щептин.
— Тыщи под две, не более, — уверил бородач.
— Готовиться к атаке! Дмитрий, готовь своих, — Никита, дав коню шенкеля, устремился вдоль растянувшейся колонны своих воинов, призывая тех готовиться к бою.
Стрельцы, собираясь в группы и формируя колонны, потихоньку выдвигались перелеском к шляху. Туда же подтаскивали и пушки, а казаки и витязи, уже спешенные, ожидали своего часа, находясь за стрельцами. Пушки, сняв в подвод, уже снарядили картечью и теперь воинство Бельского замерло в ожидании поляков. Те не заставили себя долго ждать и вскоре появились — колонна усталых ляхов прокладывала себе путь по занесённому снегом шляху. Впереди прокладывали путь рейтары и гусары, за ними тащились жолнежи, никто из них не ожидал нападения московитов здесь, ведь весть о сдаче полякам Мстиславля и Ростиславля пришла в войска, окружившие Смоленск, совсем недавно. Капитан Соколовский, возглавлявший колонну, находился, как и подобает, в самой её голове. Нерадостные мысли роились в голове капитана:
''Нет счастья полякам в борьбе с Московией. И отчего эти проклятые схизматики берут верх?
— Смотрите, пан Соколовский! Московиты! — взвизгнул поручик, качавшийся в седле слева от капитана.
— Как? Откуда?! — только и успел воскликнуть Соколовский.
Последние его слова заглушил слитный рёв, исходящий из жерл пушек московитов, звучащий словно звериный ор из самой преисподни. Капитана выкинуло из седла прямо в снег лицом, дыханье его сбилось, а по бокам и спине стало разливаться тепло, предательски жидкое и до противного липкое.
''Хребет перебит! — ужаснулся Ярослав.
Ноги не слушались Соколовского, подняться он не мог, а вместо привычного командного голоса из его глотки раздавался лишь жалкий писк. Часто зазвучали мушкетные выстрелы со стороны леса, среди жолнежей началась паника. Поляки заметались в поисках убежища, где бы их не достала пушечная картечь или пули стрельцов, которые стреляли без остановки, сменяя ряды. Выстрелившие отходили под защиту деревьев, а их место занимали другие. Наконец, поляки, придя в себя, решили атаковать подлых московитов, напавших на них нечестным образом. Собравшись, они по колено в снегу, пошли на приступ, стреляя из мушкетов. Начали падать первые стрельцы, обагряя белый снег горячей кровью. Бельский, скрипя зубами, процедил пушкарю:
— Стреляйте!
— Последнее зелье, князь, — предупредил пушкарь.
— Не жалей!
Последний залп скосил многих врагов, а на растерявшихся на секунду ляхов выскочили доспешные витязи Щептина да казачки с пиками, с гиканьем и свистом тут же пустившие их в дело. Накалывая на пику врага, они оставляли в нём пику и выхватывали сабли. Поляки пытались организовать защиту от всадников, но у многих тяжёлые копья лежали на подводах и они просто не успевали. Казаки же не желали ждать, пока враг очухается, сразу принявшись отсекать их от подвод, где были и мушкеты и копья. А тут и стрельцы, крепко сжимая бердыши, массой повалили добивать неприятеля. Вскоре всё было кончено, лишь жалкие остатки польского воинства сумели сбежать, устроив драку за лошадей.
— Гляди-ко, князь! Ентот жив ещё, хребет, видать ему перебило картечиной. Вроде воеводой будет, ишь разодет как, — один из стрельцов подозвал Бельского.
Лежащий на снегу Соколовский с обречённостью и безучастностью смотрел как к нему подошёл московитский воевода и присел рядом на корточки.
— Кто такой будешь, откуда шли?
— Со Смоленска шли…
— А осада что же?
— Ушло войско польское…
— А почему ушли-то? А ну сказывай!
— Пошёл прочь, московит. Дай умереть спокойно, не хочу перед смертью рожу твою видеть, — просипел Соколовский.
Бельский встал и, кивнув казаку, сказал:
— Прикончи беднягу.
