— Ты описываешь библейский рай, мистер Бруно, — своим густым басом продолжал силач. — Земля эта, может, и обильна, но одни хотят владеть ею безраздельно, уничтожив для этого других. Вот и всё. В нашей стране уже нет места для краснокожих, хотя она им когда-то принадлежала. И ты не сможешь изменить этого, как ни старайся.
— Нет, смогу, — заявил Бруно с уверенностью, которой сам не испытывал. — Хотя бы попробую показать здешней публике, что индейцы — такие же люди, из плоти и крови, с человеческой душой, что они способны на искреннюю дружбу и выручают друзей, если те попадают в беду.
Выслушав эту горячую речь, Вичаша энергично кивнул в подтверждение, приподнявшись с земли. Его тёмные глаза заблестели в свете костра.
— Узы дружбы… святы, — проговорил он, медленно подбирая английские слова. — И я теперь знать… знаю, что не все васичу — враги, — он улыбнулся, сморщив нос, и не совсем последовательно добавил: — И я им это покажу.
— Звучит хорошо, — ободряюще проговорила Мари, а Зеро протянул руку и сжал тонкое запястье мальчишки.
— У тебя болит плечо? — с беспокойством спросил он, указывая на бинты, которыми всё ещё была прикрыта заживающая рана.
Вичаша весь день практиковался в верховой езде на ещё одном обученном мустанге труппы — гнедом Кавалере, и, конечно, изрядно натрудил пострадавшую руку.
Но он отрицательно качнул головой, не желая выказывать своей слабости, особенно перед Мари. Это было совершенно ясно.
— Расскажи, а как живут ваши женщины, Вичаша? — вдруг спросила та своим мелодичным звонким голосом. — Вы охотитесь и сражаетесь… а если ваши женщины остаются одни? Если мужчин… убивают? — её голос дрогнул.
— Они не оставаться… не остаются одни, — с некоторым удивлением отозвался Вичаша. — Как может женщина жить одна? Она слаба, её всегда должен защищать мужчина. Если у неё нет мужа… брата, сына… она идёт в палатку к любому воину. Если она молода, то становится ему женой. Если стара — матерью.
Его мальчишеский голос звучал совершенно непререкаемо. Тут Бруно волей-неволей вспомнил, как сама Мари пришла к нему за защитой, когда его цирк гастролировал в Луизиане.
«Я не хочу продаваться, мсье Бруно»…
— Она обязана становиться женой, если молода? — вдруг скороговоркой выпалил Зеро и подался вперёд, отбросив в сторону хворостину. — Ну, а если она не хочет? Если она любила своего мужа и не хочет никому больше принадлежать?
— У женщины всегда есть дети, — пожав плечами, степенно произнёс Вичаша. На его остроскулом лице по-прежнему читалось искреннее недоумение. Очевидно, он не понимал, что тут вообще можно обсуждать. — Она согревает воину постель, он кормит её детей. Это справедливо.
— М-да, — кашлянул Бруно, почесав в затылке. Первобытная логика Вичаши была безупречна.
Собственно, ситуацию, о которой рассказывал мальчишка, он и сам наблюдал в племени дакот. У вождя Матотаупы, взявшего Бруно в плен, было четыре жены — и две из них достались ему от его погибших друзей.
— Женщина же не может сама прокормить детей и себя, — подумав, решил пояснить индеец. — Это тяжело. Это под силу только воину. Он охотится и воюет. Защищает для своей… свою семью.
— В прерии и в горах жить нелегко, — не унимался Зеро. Почему-то этот разговор явно задел его за живое. — Ну, а в мире белых людей?
— Но ты же живёшь у него, — невозмутимо парировал Вичаша, указывая на Бруно, который растерянно заморгал. — И ты, — он указал на Мари.
— И даже я с моим Папашей, — гулко захохотал Мозес, откинув назад курчавую голову. — Похоже, малыш считает, что у тебя тут прямо гарем, мистер Бруно!
— Не молоти ерунды, — сердито одёрнул его хозяин. — Они не моя семья, Вичаша, — повернулся он к маленькому дакоте, который серьёзно на него глядел. — Они работают у меня, я плачу им жалованье. Понимаешь? Чёрт! — он снова поскрёб в затылке под смеющимся взором Мари. — Похоже, мне надо и ему платить жалованье. Но, Боже всемилостивый, он же даже не понимает, что такое деньги!
— Не скаредничай, Бруно Ланге, — ехидно посоветовал из темноты клоун, подковыляв к костру. Он подвернул лодыжку на репетиции. — Пусть это дитя прерий поймёт, какие отношения связывают тебя и твою труппу. Чтобы он Бог весть что не воображал.
— И чего тебе, старому пню, в фургоне не лежится, — проворчал Бруно. — Бог весть что тут воображаешь только ты. Скажи лучше, Вичаша, — он снова повернулся к индейцу, — как у вас, у дакот, называется вот это созвездие? — он указал на россыпь звёзд у себя над головой. — Я позабыл.
Мари тихонько хихикнула, прекрасно поняв, что хозяину неловко, и он просто пытается перевести разговор на более удобоваримую тему, но индеец живо запрокинул голову и с готовностью отозвался:
— Шункаха Напин. Волчье Ожерелье.
Чакси рядом с ним навострил уши и с подвывом зевнул, будто подтверждая слова своего хозяина. Все рассмеялись.
Бруно серьёзно кивнул и покосился на Зеро, который молчал, словно каменный. Странно, но ему тоже как будто было не по себе.
*
В городок Биг-Тимбер труппа Бруно Ланге въехала с приличествующей случаю помпезностью.
Городок этот вырос на месте бывшего старательского посёлка, и его жителей по-прежнему кормил горный рудник, расположенный неподалёку. Здесь уже обосновалось достаточно народу для того, чтобы Биг-Тимбер обзавёлся не только двумя питейными заведениями и церковью, но и публичным домом. Однако цирк сюда добрался впервые за всю недолгую историю городка.
Итак, въезд получился торжественным и интригующим. Мозес вёл под уздцы Папашу, который выглядел надменнее и высокомернее любого лорда. Мари, прелестная, как только что распустившийся бутон, в своей шляпке с пером, из-под которой щедро выбивались золотистые локоны, искусно управляла обряженным в новую попону Орфеем. Джейкоб, стоя на козлах своего фургона, жонглировал яркими булавами и рассыпал во все стороны воздушные поцелуи, мало заботясь о том, кому они предназначались: весёлым девицам, высыпавшим на порог борделя, или дородному бородатому шерифу. Рядом с Джейкобом сиял щербатой улыбкой Гуанг, на плечах которого ловко балансировал Фу. Клетка с Зарой стояла в открытом фургоне, с которого предусмотрительно сняли брезентовый верх, чтобы все могли увидеть возлежащую там тигрицу, лениво прищурившую свои бирюзовые глаза. Сам же Бруно шёл рядом, поигрывая хлыстом. Шествие замыкали пудели мадам Тильды, вертевшиеся волчками в желтовато-бурой дорожной пыли.
Только Вичаша и Зеро в этот раз не спешили показываться публике. Они смирно сидели в обнимку с Чакси за опущенной попоной в последнем фургоне. Все трое с любопытством глазели по сторонам, но наружу не высовывались.
Бруно мельком призадумался, почему так, но расспрашивать парнишек не стал. Возможно, они просто желали сохранить инкогнито до премьеры шоу, которое хозяин назвал просто: «Чудесное спасение». Понятно, что такое название отчасти раскрывало интригу спектакля, но Бруно хотел, чтобы зрители знали — в его шоу всё закончится хорошо. Вовсе не так, как это обычно случается в жизни.
Циркачи, проехав по главной улице через весь город, разбили лагерь на его окраине, поставив фургоны в круг, как всегда это делали, ночуя в прерии. Любопытствующие зеваки топтались поодаль, но близко подходить не решались — въезд труппы явно произвёл на них сильнейшее впечатление, чего и добивался Бруно.
Как только все обустроились и поставили яркий шатёр, туда занесли церковные скамьи. Мадам Тильда уселась у входа и стала продавать билеты, которые вытаскивал из перевёрнутого цилиндра попугай Гектор, веселивший толпу уморительными возгласами. За какой-нибудь час все двести билетов были распроданы — два купил даже местный пастор для себя и супруги. Тогда Тильда принялась гадать всем желающим, раскидывая на обитом выцветшим красным бархатом столике свои замусоленные карты. Зеваки обступили её плотным кольцом и стояли так до самого начала представления, пока Джейкоб не начал крутить ручку своей шарманки.