Первое время костюма не было, тогда мне поручалось просто раздавать листовки или шляться по подъездам высотных домов и раскидывать рекламу по почтовым ящикам. Но и в этом я был на высоте. Спустя время я стал просто незаменимым. Моё это ярое желание всё знать и всем располагать. Быть всегда в авангарде и в курсе происходящего.
Девушка-администратор всегда удивлялась тому, как быстро мне удаётся «пробросить» больше тысячи листовок по подъездам, тогда как моим сменщикам удавалось за то же время справиться едва ли с тремястами. Удивительное дело, насколько люди, сидящие по своим домам одновременно бдительны и наивны. Естественно, если бы я, звоня в домофон, говорил ответившему, что я припёрся сюда, чтоб загадить его почтовый ящик очередным рекламным хламом, он бы в девяти случаях из десяти отключился, а один раз меня бы ещё и послали матерным пассажем. Но ко всему нужно подходить с фантазией и хитростью. Звоня этим «господам хорошим», я говорил (дословно): «Здравствуйте, компания “такая-то”, плановая проверка сети Интернет». И мне либо открывали (ведь никто не хочет распрощаться со своим единственным верным другом, Интернетом, и бесперебойным порно-трафиком), либо отвечали, что у них всё в порядке, или они не подключены вообще, или же у них другой оператор. На это же я говорил следующее: «Мне нужно проверить те щиты, что стоят у вас в подъезде от нашей компании, их мощность и исправность». И тут звучал искомый писк и дверь открывалась, и я ступал на обжитые территории, часто загаженные и заплёванные погаными малолетками. Или же не менее ублюдочными взрослыми жлобами.
В те моменты мне было весело от того, что как бы эти великие вуайеристы не пытались оградить свой дом от проникновения туда кого бы то ни было из посторонних, им это не удавалось. Меня смешила их эта боязнь совершить ошибку, не впустив меня, жреца Сети, от которого зависит вся их никчёмная, скучная жизнь за оккаунтами, постами и статусами; или же жизнь их соседей. Безропотное преклонение перед грамотной, связной речью, которая автоматически рисует в их воображении меня как какого-то профессора изящной словесности Паскаля и Бейсика.
Бывали случаи, безусловно, когда меня никто не хотел впускать, как правило, то было дело со всяким тугоумным старичьём, разъетыми климаксом и альцгеймером «старыми птицами» или же занудными маразматиками в перманентных мешковатых брюках.
Эти идиоты, даже и не только злобные старикашки, думают, что если они не откроют, то не откроет никто или же я не стану кому-то ещё звонить. Что твориться в их мозгах, прожранных ток-шоу? И задавались ли они вопросом, как к ним каждый раз попадала эта вездесущая реклама? Весьма и весьма интересно…
Кондитерская существует здесь уже очень давно. Всё то время, что я обучался журналистике, это заведение процветало, как, собственно, и сейчас это происходит, спустя уже почти десять лет.
… Вхожу в зал, мне все рады.
Обожаю эту их всеобщую любовь. Я прирождённый диктатор. И благо мне никто не всучил в руки власть. Иначе во всемирной истории к уже имеющимся кровавым трагедиям и траги-фарсам добавились бы новые прецеденты жестокости и деспотии. Я уверен, что в какой-то из реальностей я всё же стал этим зловещим владыкой человеческих судеб, но здесь и сейчас никто не претерпел от меня зла, никто и никогда, я всеми любим и почитаем. И мне это нравится. Я буквально упиваюсь этим. Я жажду поклонения и славы. Их жалкой мне хвалы. Сплошного подчинения. И если в традиционной форме мне не было то дано проведением, я восполняю эти недочёты теперешним воплощением массового преклонения предо мной. Пред моей возвышающейся над миром фигурой и личностью. Я воплощение власти, я воплощение манипуляции. Мне не ставят памятники, не ваяют скульптуры, как Августам и достопочтенным Цезарям, моя милая мордашка не красуется, растиражированная, на плакатах и товарах масс-медиа, я не увековечен в рекламе. Я – не Че Гевара. Мне не нужно увековечивание – я сам уже статуя, предмет культовости, к которому стекаются толпы паломников, пилигримов и лизоблюдов.
Случайность, поток сознания влечёт меня… в то время как я напяливаю свой знаменитый костюм рыжего хомяка в бардовой кофте. Сам, без чьей-либо помощи. Девушка за кассой принимает заказ, повара готовят продукты к будущим сдобным вкусностям, к будущим сластям: замешивают тесто, варят патоку и карамель. А я одеваюсь. За дверью уже толпится кучка детей, они смотрят через пластиковую дверь на меня и перешёптываются: «Хомяк! Хомяк! Хомяк пришёл! Это хомяк!»