Летела.
Корова.
По синему.
Небу.
Читала.
Газету.
Под номером.
Девять!
Раз.
Два.
Три.
Четыре.
Пять.
Шесть.
Семь.
Восемь.
Девять!!!
Летела.
Корова.
По синему.
Небу.
Читала.
Газету.
Под номером.
Девять!
Раз.
Два.
Три.
Четыре.
Пять.
Шесть.
Семь.
Восемь.
Девять!!!
(Я вижу перед собой размытую, постоянно сменяющуюся панораму, которая существует за пределами моего импровизированного рта. Я раскручиваюсь, быстро, но не ощущаю головокружения. Останавливаюсь, и меня не качает из стороны в сторону – лишь лёгкое чувство эйфории. И мне хочется крутиться ещё, и я кручусь снова, крепко сжимая в своих мохнатых руках запястья малышей, визжащих от счастья).
(Я вижу перед собой размытую, постоянно сменяющуюся панораму, которая существует за пределами моего импровизированного рта. Я раскручиваюсь, быстро, но не ощущаю головокружения. Останавливаюсь, и меня не качает из стороны в сторону – лишь лёгкое чувство эйфории. И мне хочется крутиться ещё, и я кручусь снова, крепко сжимая в своих мохнатых руках запястья малышей, визжащих от счастья).
Шёл.
Крокодил.
Трубку.
Курил.
Трубка.
Упала.
И.
Написала.
Дом.
Д.
О.
М!!!
Шёл.
Крокодил.
Трубку.
Курил.
Трубка.
Упала.
И.
Написала.
Дом.
Д.
О.
М!!!
Дон-дон-де-э-эри
А-дери-дери
Дон-дон!
Санчус-бэйби
А-санучус-бэйби
Пепси-кола-кока-кола!
А-джими-джими-я-а-агу
А-джими-джими
Упс-упс!
В траве сидела саранча
И пела песню
Ча-ча-ча!
А-си-си-си
А-жу-жу-жу
А-си
А-жу
И-ай-лав-ю!
Мышка по полю бежала.
И желанье загадала.
И сказала.
Стоп!
Хип-хоп!
Дон-дон-де-э-эри
А-дери-дери
Дон-дон!
Санчус-бэйби
А-санучус-бэйби
Пепси-кола-кока-кола!
А-джими-джими-я-а-агу
А-джими-джими
Упс-упс!
В траве сидела саранча
И пела песню
Ча-ча-ча!
А-си-си-си
А-жу-жу-жу
А-си
А-жу
И-ай-лав-ю!
Мышка по полю бежала.
И желанье загадала.
И сказала.
Стоп!
Хип-хоп!
(В голове чуть мутится. Я стою в круге. В одном из кругов Рая. Данте не испытывал этого, он был лишь наблюдателем, экскурсируемым своей Биатриче. Я же – одно с этим великим явлением. Моё единение с ним, с этим извечным олицетворением божества, Солнца, бесконечности и цикла, в этой мифической, культовой, уровневой воронке, амфитеатре, где вместе со мною неотъемлемыми звеньями стоят столпы, хохочущие и любовно глядящие на меня – их милого друга, который видим ими был лишь в фантазиях, навеянных мультиками с сюжетом о сказочном, фантастическом друге, который всегда будет с ними играть… Не будет расти и навеки останется тем неизменно весёлым и восторженным существом, всегда готовым к игре).
(В голове чуть мутится. Я стою в круге. В одном из кругов Рая. Данте не испытывал этого, он был лишь наблюдателем, экскурсируемым своей Биатриче. Я же – одно с этим великим явлением. Моё единение с ним, с этим извечным олицетворением божества, Солнца, бесконечности и цикла, в этой мифической, культовой, уровневой воронке, амфитеатре, где вместе со мною неотъемлемыми звеньями стоят столпы, хохочущие и любовно глядящие на меня – их милого друга, который видим ими был лишь в фантазиях, навеянных мультиками с сюжетом о сказочном, фантастическом друге, который всегда будет с ними играть… Не будет расти и навеки останется тем неизменно весёлым и восторженным существом, всегда готовым к игре).
Летели.
Дракончики.
Ели.
Пончики.
Сколько.
Пончиков.
Съели.
Дракончики???
Три
Раз.
Два.
Три!!!
Летели.
Дракончики.
Ели.
Пончики.
Сколько.
Пончиков.
Съели.
Дракончики???
Три
Раз.
Два.
Три!!!
(Играю. Веселюсь. С той затаённой внутри меня, нерастраченной за детство радостью. Энергией пятилетнего шалопая. С энергией той девочки, которую мне ещё час назад хотелось истоптать в мясо… Не буквально. Аллюзионно. Обращая образ этой бедной малютки, мною растоптанной в мечтах, в языческое протобожество. И быть может, в действительности её призрак, её дух нашёл вместилище для себя во мне и теперь продолжает своё существование, обретаясь в моих метафорических внутренностях. Но тогда бы мне пришлось каждый день мысленно давить сапогами детей, пожиная их ребяческие эманации, на собственную, корыстную, гедонистскую потребу).
(Играю. Веселюсь. С той затаённой внутри меня, нерастраченной за детство радостью. Энергией пятилетнего шалопая. С энергией той девочки, которую мне ещё час назад хотелось истоптать в мясо… Не буквально. Аллюзионно. Обращая образ этой бедной малютки, мною растоптанной в мечтах, в языческое протобожество. И быть может, в действительности её призрак, её дух нашёл вместилище для себя во мне и теперь продолжает своё существование, обретаясь в моих метафорических внутренностях. Но тогда бы мне пришлось каждый день мысленно давить сапогами детей, пожиная их ребяческие эманации, на собственную, корыстную, гедонистскую потребу).