это уже резон, не правда ли? И, по всей видимости, ни один из всех тех придурков, шляющихся тут по улице, со сраного ли завода идущие или ещё из какой дыры возвращающиеся прыщавые свиньи со звероферм – словом, никто из всего этого зависшего в летаргии скопища даже и не задумывается о том, какие процессы творятся в моей голове; какие мельницы там вертятся, стимулируя моё донкихотство; и им невдомёк, что окажись они пред судом присяжных, где каждый из двенадцати милосердных карателей, является, собственно, мною, никому из них не миновать расстрела. Жестокого, беспощадного: сначала по ногам, отстреливая ступни; затем изничтожая коленные чашечки до самых брызг красных конфетти; следуя всё более вверх, деструктируя и дробя, наводя стальной кавардак в их кишках; надеясь при этом, что в сознании они пребудут как можно дольше. Даже и не подозревают, гнусное отрепье, что творится с их кармой (при условии существования таковой), когда я воображаю их участниками порно-съёмок Джона Томпсона; с удовольствием генерируя в сознании изощрённейшие картины неораблезианства с вёдрами мочи, слюней и спермы; приплетая плюсом хитровыдуманных японцев: блевотину и копру; клизмы с кремом и прочее, прочее, чему ещё даже и не придумано название. А под дикий, яростный, сумасшедший даб-степ в наушниках это фантазируется и вовсе на славу: копошащееся сонмище из негроидных обезьян и волосатых жирдяев, шевелящаяся, точно личинки в гниющем трупе, куча шлюх и педорасов: равнодушные и отстранённые, злые и горделивые – вся та человеческая мразь, что плюнула мне в душу, пройдя мимо, не взяв рекламку: мамы и дочери, отцы и сыновья, молодёжь и старичьё – все они, стоя на коленях, поваленные на спины и прижатые похотливыми тушами, втоптанные в обоссанные и заблёванные половицы; всех их безжалостно насилуют: в задние проходы, вагины и рты – громадными ниггерскими хуями, корявыми пальцами и даже целыми руками, подчас разрывая розовые и чёрные тугие отверстия кулаками, обильно смазанными лубрикантами. Стоят крик и стоны. Без перерыва из людей изливается всякая пакость, капает и сочится, смешиваясь на загаженном полу в серо-жёлто-коричневую жижу. Женщины и дети плачут, плачут мужчины, ревут, воют, скукоженные старухи и старики, взывают о пощаде, о милосердии, молят и блюют; пускают слюни; а им в