И казалось бы, ощутив в себе эту колоссальную любовь, я должен сокрушаться тем, что оставляю этот мир; познав эту силу, я должен страдать и выть оттого, что не смогу применить эту силу.
Но нет…
То – заблуждение.
Только сейчас я – оплот вселенской любви.
Только сейчас я – воплощение глубинной силы.
Патетически я не буду говорить, что будь у меня второй шанс, я бы прожил жизнь лучше. Я бы прожил жизнь также. Даже и с воспоминанием об этих волшебных мгновениях моей деструкции. Поскольку иллюзия того, что времени у нас в запасе очень и очень много, развращает, в действительности разрушает, но не оболочку, а саму сущность. И стоит смерти отдалиться от нас хоть чуть-чуть, мы тут же о ней забываем. О нависавшей над нами тени мы вспоминаем лишь в момент её очередного явления нам.
Получив же в своё распоряжение ещё день-другой, я снова возымею в себе смуту и ненависть. Снова я буду злословить и проклинать.
Только сейчас я обрёл счастье.
Только сейчас я его познаю.
В момент моего уничтожения. В момент моей заключительной трансформации. И в момент долгожданного обретения истинной сущности, обретения завершённости. Оканчивается существование. Появляется смысл.
Я – Прометей. Я следую, подчинён, фатуму. И, низверженный в чёрный Аид, я остаюсь легендой, бессмертной притчей о моём разрушении.
Это – моё откровение.
Моё бытие-к-смерти.
Мой апокалипсис.
Эпитафия Мизантропу № 18
Надпись эту начертали здесь просто для украшения,
и чувства,
ее преисполняющие,
столь же воображаемы, как и сам отшельник.
Человек рожден для общества.
Как ни далек он от мира, он не способен совсем его забыть,
а быть забытым миром
для него не менее невыносимо.
Исполнясь отвращения
к греховности и глупости рода людского,
мизантроп бежит его.
Он решает стать отшельником и погребает себя
в пещере на склоне какой-нибудь мрачной горы.
Пока ненависть жжет ему грудь,
возможно, он находит удовлетворение в своем одиночестве,
но, когда страсти охладятся,
когда время смягчит его печали и исцелит старые раны,
думаешь ли ты, что спутницей его станет безмятежная радость?
…
Более не укрепляемый силой своих страстей,
он начинает сознавать однообразие своего существования,
и сердце его преисполняется тягостной скукой.
Он смотрит вокруг себя
и убеждается, что остался совсем один во вселенной.
Любовь к обществу воскресает в его груди,
он тоскует по миру, который покинул.
Природа утрачивает в его глазах
всё свое очарование.
Ведь ему
указать на ее красоты некому,
никто не разделяет с ним восхищения
перед ее прелестями и разнообразием.
Опустившись на обломок скалы,
он созерцает водопад рассеянным взором.
Он равнодушно смотрит на великолепие заходящего солнца.
Вечером он медлит с возвращением в свою келью,
ибо никто не ожидает его там.
Одинокая невкусная трапеза
не доставляет ему удовольствия.
Он бросается на постель
…
унылый и расстроенный, а просыпается
для того лишь,
чтобы провести день
такой же безрадостный и однообразный,
как предыдущий.
(Мэтью Грегори Льюис. Монах)
Я хочу заботиться о том, что мне принадлежит,
А остальное – сжечь и испепелить.
Разорвать, разбить,
Раздавить, растрепать.
Я иду вдоль садовой ограды
И вновь чувствую это желание…
Я забираю ваше шмотьё –
Буду его уничтожать!
Распиливать, расчленять,
Не спрашивая, разбивать!
А теперь – королевская дисциплина,
Оторвать кукле голову,
Повреждать, раскромсать, разлагать…
Разрушать!
Я бы охотно ещё что-нибудь разрушил,
Но всё же мне это не позволено,
Я хочу быть хорошим мальчиком,
Но это желание настигает меня…
Разодрать, разбивать,
Раздавить, изорвать,
Разрубить и стащить,
Не спрашивать – разгромить,
Раздробить, изранить,
Поджечь – и сбежать,
Распилить, расчленить,
Сломать, отомстить!
(Rammstein – Zerstören)
Каждая жертва найдет себе жертву.
В нашем мире, где есть только люди и нет человечности.
(Чак Паланик. Призраки)
(май 2015 – апрель 2016)