Выбрать главу
отдубасить палкой, а потом обожраться конфетами. Но, увы, то мечтой так и осталось, вся эта западная мультяшная фигня не сбылась. Нет, не думайте, - качал он головой, допивая очередной бокал с вином, - я не говорю, что они были плохими родителями, я никого не осуждаю, мы с сестрой их очень любили, они нас, наверное, тоже. Хотя... может, и осуждаю. (Налил себе ещё вина по самые края фужера) Ну, короче, пока оформляли нужные документы, я так думаю, - нас ещё чуток подержали в детском доме, а потом мы уже и переехали окончательно в нашу комнату. Она была милая... - улыбался парень. - Одна половина была оклеена голубыми обоями - это была моя половина, а половина сестры - в нежно-розовый. Игрушек нам там накидали мягких; кровати были красивые. Но что было плохо в этом всём... - он на секунду замолчал, помрачнев, быть может, обдумывая то, правильно ли было вообще начинать этот рассказ?.. - ... стены были тонкие у нас в квартире. Поэтому так случилось, что в одну из ночей нам с сестрёнкой не спалось, мы ворочались и... и за стенкой услышали истошные стоны нашей мамы. Завывания. Понятное дело, мы подумали самое плохое. Перепуганные, вскочили с кроватей, побежали, вломились зарёванные в спальню родителей с криками “Мама! Мама!” И, собственно... увидели то, что увидели... Нас, конечно же, успокоили, приласкали, сказали, что ничего плохого папа с мамой не делал; просто это был такой массаж, ну и всё прочее. Вся прочая чушь, которую родители втюхивают своим чадам, когда разговор заходит о сексе, когда они краснеют и им просто нечего сказать, - интонации актёра постепенно ожесточались. - С той ночи мать, конечно, поутихла, но я всё равно слышал всё через стенку, потому что моя кровать, собственно, стояла у стены, общей с родительской спальней, - разводил он руками и кивал своим словам, подразумевая тем самым, что говорит элементарные вещи, - так вот, я слышал все их эти шебуршания по ночам в постели. А где-то через месяц мать и сдерживаться перестала и опять начала завывать; не знаю, что она там себе напридумывала, возможно, то, что мы спустя месяц чудесным образом научились крепко спать и ничего не слышать, но как бы то ни было, слышали мы всё, а потом и видеть стали. Уснуть всё равно не могли, пока мама с папой не намилуются (хм, что интересно, как нам потом стало известно, отец всегда быстро кончал, и маму это всегда нервировало; поэтому, когда отец выпускал на живот или грудь мамы струю своей спермы, он должен был, по их договорённости, докончить дело или языком или рукой), так вот: поэтому как-то сестре надоело просто валяться или играть с куклами под светом настольной лампы и она предложила за родителями подсмотреть. Тогда уже больше года прошло с того момента, как нас забрали в семью. Эх... Так мы и начали заниматься вуайеризмом. Ну так вот: с тех пор три раза в неделю мы стабильно просматривали занимательные картины родительского скотства. И если хотите знать, что я об этом думаю, то знайте: да, я их осуждаю; да, я считаю, что если уж и трахаешься со своим милым-любимым, то будь добра не орать и не стонать, как подстреленная птица, - отец-то был тише воды, ниже травы - только пыхтел себе да пыхтел, даже кончал бесшумно. Золото - не человек. Так знаете что? - Актёр громко вобрал в себя вино, оттопырив губы. Прополоскал вином рот и проглотил сморщившись. - Эта неугомонная самка, - продолжил он сдавленным голосом, - мать наша, ещё и потом после секса попрекала его этим полночи: тем, что он-де не раскрепощён в постели, якобы было бы лучше, если б он так же, как и она, стонал и слюны пускал! Вот ведь курица тупая, не хватало нам, шестилетним малюткам, ещё и отцовских брачных воев! - Актёр говорил, говорил, часто пил и, морщась, порой кашляя, продолжал свою озлобленную речь: - Вот все говорят, что порнография пагубно влияет на детей: если они её насмотрятся, повторять начнут не дай бог; но если уж от порно их, детей я имею в виду, хоть как-то можно оградить: комп не покупать, телек не давать смотреть по ночам, - то уж если родители настолько тупые дебилы, что думают, что их охи-ахи не слышны детям, то тут уж ничего нельзя будет сделать. Ясное дело, мы с сестрой смотрели-смотрели, и в конце концов, как-то играя вместе, построив у себя в комнате большой шалаш из простыней, одеял и стульев... м-м-м... в общем встал вопрос: а не повторить ли??? Сестра тогда сказала: “Давай целоваться?” Я говорю: “Давай”... я тогда не знал, что такое “инцест”: и сло́ва не знал, и о существовании такого процесса не догадывался - тогда мы с сестрой просто играли в семью, повторяя за родителями. Ничего особого между нами в тот день не происходило: мы просто целовались, по крайней мере, пытались это делать, по-взрослому, так сказать, взасос и с языком, вспоминая всё то, что успели увидеть через дверную щель; мне и ей в тот момент казалось, что механизм поцелуя заключался в том, чтобы как можно шире раскрыть рот, поэтому-то это всё было больше похоже на то, будто мы пытаемся друг друга заглотить. Но я не о том... дело этим не ограничивалось: постепенно мы начали оголяться друг перед другом: я показывал себя, она - себя. К тому же, - просто замечает актёр, делая на этом некий акцент, - мы уже успели понаблюдать сцены орального секса между нашими родителями, так что наша интерпретация этого процесса не заставила себя долго ждать: теперь наши детские игры стали сопровождаться ещё и минетом с её стороны и кунилингусом с моей... эх... - его речь растягивалась, актёр долго подбирал слова, чтобы выразить то, что хочет, однако всё отчётливей была видна натужность и заторможенность этого подбора; складывалось ощущение, что и сам юноша постепенно, как и мы впрочем, теряет интерес к своей истории; он пьянел, и от этого язык актёра не становился ловчее (можно съёрничать: “как это бывало в детстве”)... на секунду он даже примолк, но затем резко бросил: - Ладно, к чёрту все эти подробности, суть в том, что в одну из ночей, под мамины стоны за стеной, мы с сестрой тоже попробовали совокупиться, нам тогда было лет семь-восемь; вот только дело это окончилось в первые же секунды, собственно, нас остановила кровь, которая потекла из влагалища моей маленькой сестры... она закричала, заплакала, тут же вбежали едва успевшие одеться родители; увидели нас, без пижамных штанов, со спущенными трусами; у сестры ещё и кровь течёт по ногам, у меня - стояк аж в живот упирается... в общем - мрак... Эти двое сразу всё поняли. Успокоили нас. Мать отцу велела вывести меня из детской... сестра мне потом рассказала, что у них там происходило: мать якобы сначала плакала долго, а потом просто сказала, что так делать плохо и всё такое; а-ах, - он глубоко вздохнул, - да про кровь сказала: сказала, что ничего страшного в этом нет. Отец же мне ваще ничё не говорил, когда мы на кухне сидели с ним. Он даже не смотрел на меня, постоянно пытался куда-то деть свои глаза, то на холодильник уставиться, то ещё куда-то... Мне сейчас единственно, что интересно, так это то, как они потом объясняли врачам, которые у нас в школе проводили полный медосмотр каждые полгода, почему это дочь их уже и не девочка вовсе в свои семь-восемь лет? Всё указывало на педофилию, - едко замечает юноша, - вот это до сих пор для меня загадка, как и для сестры в общем. Но даже и после всей этой сцены матка нашей матери не угомонилась и родители не стали тише - они просто ждали чуть подольше, думая, наверное, что к тому времени мы уже точно будем крепко спать. Но не тут-то было... Они трахались, и мы с сестрой... прям мастера спорта по синхронным прыжкам в женские воды; единственное, чему помогли утешительные слова матери о крови между ног, так это тому, что теперь мы не боялись того, что у кого-то из нас начнётся кровотечение. Правда, не знаю, догадывались ли родители о наших с сестрой близких связях и в дальнейшем? Они не могли не знать. Просто не могли не слышать, не видеть... выходит, что просто махнули рукой, сволочи! Выбрали, что полегче. Ну, как бы то ни было игнорировать им получалось нас недолго, потому что кончать в сестру безнаказанно и вхолостую мне удавалось лишь до моих двенадцати лет, а потом сами понимаете, что произошло. Вот именно тогда ужас и начался. Аборт сделали сразу же, как только заметили, но заметили поздно, поэтому доставали из моей сестры, как я понимаю, оторванные части тела уже сформировавшегося человека. К тому же аборт производился на дому у маминой подруги, которая была акушеркой - мать с отцом хотели скрыть беременность дочки... а если учесть то, кто здесь в качестве отца, - так и вовсе кошмар. А потом нас обратно сдали в детдом. Такие вот дела...» - неожиданно для всех присутствующих подвёл актёр итог своего монолога.