Пора бы уже перестать страдать по этому скорбному поводу, собраться и сделать уже попытки к тому, чтобы вернуться к той, нормальной жизни, в состояние продуктивного дискомфорта. Иначе эта губительная свобода нас уморит окончательно, и когда-нибудь этот беспробудный сон окажется вечным, - дискутирую я с собой, поглаживая член и тестикулы, стоя позирующим Аполлоном пред распахнутой дверью балкона.
Хоть и метафорически, но мы обретём с тобой бессмертие.
... Сидя за столом, положив на него локти, пытаюсь собраться с мыслями. Воображаю самого себя, как если бы сторонним наблюдателем смотрел со стороны, на погрустневшего, задумавшегося. Представляю то паззлами, раскадровкой комикса обо мне, где сначала общим планом оговаривается композиция, часть моего унылого и тёмного жилища со мною, которого окружили, сидящего, ссутуленного, эти блёклые предметы быта. А затем внимание всё привлечено именно и лишь ко мне, к моему лицу, взгляду, сосредоточенному на чём-то в пространстве, на чём-то, что неведомо ни сценаристу, ни художнику, ни, тем более, читателю; то лишь намёк; мелкий штрих, который, возможно, незамеченным канет и забудется тут же и сразу же, стоит только явиться следующему кадру - абстракции, очерчивающей мои нерациональные процессы мысли. Где заключённые в прямоугольники будут витать надо мною, соседствуя и окружая, слова, изобилующие фигурами речи и тропами, слова, согласные с потоком моего взъярившегося сознания. Будут пузыри - баблы - скакать то тут, то там в этой агонии красок Дэль’Отто, наполненные чернилами в ипостаси символов; облачка, тянущиеся из моих висков, лба или затылка.
Но я просто сижу и пытаюсь уразуметь наконец последние мои дни, которые я провёл в полусонном бреду; голый зад всё более приклеивается диффузно к сидению деревянного стула, а я всё ленюсь встать, не представляю, как это делается, чтобы уже одеться и приняться за то, что дифференцирует меня в собственном виртуальном понимании из скопища. Но в голове вакуум. Какие-то эхообразные шумы и помехи в этой мгновенно наступившей летаргии.
Встаю, отирая ладонями лицо. Снова провожу языком по зубам, нисколько не утратившим свой рельефный налёт и отголосок вкуса будто бы сырого теста. Напяливаю чистые трусы (грязные, подобрав с пола, бросаю в корзину в ванной); одеваюсь в домашнюю одежду: майка, шорты, носки. Заправляю кровать. В кой-то веке делаю это.
Достаю из-под неё ноутбук, запылившийся за тот месяц лёжки в одиночестве (друг, не один ты был в отключке). Вилку втыкаю в розетку, близкой к полу, для подзарядки, провод тянется к самой кровати, на которой, застеленной и убранной, я удобно расположился полусидя, откинувшись на подушку. Проверяю почтовый ящик, заваленный, как оказывается, уймой писем от моего редактора: сообщает мне, что мой «Зершторен» до сих пор в топе продаж; что очередные роялти за него уже должны быть на карте, и говорит, чтобы я проверил, так ли это? Вспоминаю, сколько месяцев уже не знакомился со своим счётом, куда поступают отчисления с продаж моего романа; всё-таки экскурсии по порнографическим съёмкам приносят мне неплохой доход, мелькает мыслишка. В следующих письмах, пришедших на почту неделей позже, редактор сообщает мне о поступивших заказах: журналы просят что-нибудь им написать за неплохой гонорар. Мой редактор описывает каждое издание, предлагаемые темы и прайс. Весьма интересно. Также интересуется тем, почему я не выхожу на связь: не отвечаю на письма и звонки? Пишу ответ. В сбивчивой форме, часто путаясь в клавишах, стирая и перепечатывая некоторые слова по несколько раз. Рассказываю ему всё, со мной приключившееся; оговариваю моменты сотрудничества: даю согласие на предоставление журналистского материала тем журналам, о которых он мне поведал, правда, мне плевать, в какой именно он приткнёт мой текст; «я напишу тебе кое-что, не знаю только о чём и каким объёмом, - я только сейчас кое-как очухался, даже и всё же порой невменяем, но будь уверен: дня через три-четыре я тебе отправлю уже что-то готовое. Гонорар, как всегда, жду на карту. Также: рад, что “Зершторен” до сих пор пользуется успехом, значит, не зря я корпел над ним, сидел ночами, забивая на учёбу в университете, и выверял каждое слово, хоть то порой и незаметно как будто бы. Ты как-то интересовался у меня, будут ли продолжаться мои большие формы, но... думаю, что пока нет. Этюды и эссе на свободные темы - вот всё, что могу предложить на данный момент. (немного подумав, попялившись на пустоту перед собой, затем пишу совсем иное, вспомнив:) Правда, есть у меня кое-что из начатого, что тебя может заинтересовать как издателя: как раз таки роман. Роман потока сознания. Роман-притча. Хотя, конечно, он кардинально отличается от того, что собой представляет моё дебютное детище. Шума и полемики при публикации и после не будет точно. Называется “Тополь”. Доделаю журнальный заказ и, думаю, за недели две-три что-то может получиться уже в плане романа. Что ещё... тот материал для заказчика отдавай по своему усмотрению, кому хочешь, в общем. Но если так выйдет, что в скором времени мне удастся закончить “Тополь”, то публикуй (если такое взбредёт в голову) только тогда, когда это будет абсолютно необходимо. Я знаю, ты можешь выпустить его, когда посчитаешь нужным. Но лучше сообразуйся со мной, потому что выпустить его надо в определённый промежуток времени, концептуально это очень важно. В общем, главное, угадать со временем его выпуска: не торопись - вот всё, что я хочу тебе посоветовать. Пока. Всего доброго. Надеюсь, ещё спишемся. Ах да! Что-то вроде постскриптума назрело: если даже и не смогу закончить “Тополь”, всё равно тебе его отправлю, хотя бы черновой, в отрывках. Сейчас это звучит странно, таковое моё решение, но потом, по прошествии некоторого времени, всё поймёшь. Просто сейчас не хочется забегать в будущее, а то вдруг и ошибусь. В общем, так: заказ у тебя через три дня будет на почте, а роман чуть попозже. До связи».