(из публикаций)
Надо же, сейчас только вдумался в это: столько лет прошло - Зершторен мне удалось написать в девятнадцать... а сейчас мне, едва дышащему, двадцать семь... прошло восемь лет, но ни одна хоть сколько-нибудь достойная книга у меня не вышла... я всё себя утешал, говорил себе, что времени ещё навалом; и за этими отговорками я скрывался, оклеивал ими всего себя... и ничего не делал. Писал увлечённо материалы для журналов, для интернет-порталов, жил по инерции, будто успокоившись, перебесившись, удовлетворённый созданием Зершторена; но зачем мне всё это было нужно? Зачем, если не исполнил своё главное предназначение? Хотя сформулировал его полно, ещё будучи ребёнком: «я буду писателем».
Человек живёт, чтобы оставить после себя след.
Философы говорят, что по смерти человека, его сущность остаётся в тех, кто его помнит, и в том, что он оставил после себя.
Память людей - эфемерна и непостоянна. Поэтому сущность в ней акцидентна. Субстанциональность, константность, бессмертие сущность обретает только в том случае, когда её носитель был великим творцом. Творцом искусства, истории, творцом этого мира, в котором все мы с вами живём...
Оставить след - вот смысл жизни.
Кто-то оставляет после себя только грязь, наследив. А кто-то - проложенный путь для последующих поколений странников. Пути вдохновения.
И, наверное, мне всё же можно назвать себя таковым. Тем, кто проложил этот путь. И пусть хотя бы лишь одним своим детищем...
Один человек - один проложенный маршрут. Всё же что-то.
«Молодые арабы думают только о потребление да сексе. Их заветная мечта - американский образ жизни, сколько бы они ни утверждали обратное; их агрессивность - лишь проявление бессильной зависти»[23].
Социологи и психологи, прочие исследователи говорят о том, что, попав в более свободную среду, в Европу, нежели их родина, подчиняющаяся строгим правилам религии, мусульманам «сносит крышу», этот яркий контраст позволяет им почувствовать вседозволенность; наученные сдерживать себя только в условиях жёсткого подчинения и диктата, у них просто нет навыка самоконтроля в условиях свободной воли.
Выходит, что ислам с традицией запрета и строгости взращивает не людей, а дикое зверьё, для которого мусульманство - не более, чем цепь; и единственная цель этого зверья - с цепи сорваться?
(из публикаций)
Господи, научи меня терпеть. Научи прощать. Научи любить.
Столько мог успеть, столько ещё мог сделать, но не успел и не сделал.
Но то лишь пустое разглагольствование; сослагательное наклонение означает абстракции, небытие, которое лишь могло при каких-то мифических обстоятельствах стать бытием. Могло, но не стало. А значит, я успел всё, что мне нужно было успеть. И сделал всё, что было необходимо и что было в моих силах.
Я порой вижу потолок, свой родной потолок, который стал для меня уже таким далёким, таким нереальным. Через секунду снова проваливаюсь в темноту, где звучат мои размышления. Я их слушаю, соглашаюсь ли с ними или же нет, безразлично - они просто витают здесь, равнодушные к моему мнению. Они есть и этим они правы. Разрозненные, они пытаются собраться в нечто оформленное, атомарное, но у них всё не выходит. И поэтому они блуждают здесь фракционным паноптикумом, и всё никак не могут собраться вместе. Сложиться в один текст, в единое тело, организм, систему, логичную, структурированную.
Отголоски чего-то большего, которое всё не является в этой тьме, в этом чёрном хаосе первичных материй. Моего разума...
Вся моя жизнь - это трагедия. Грандиозная постановка с затаившими дыхание зрителями. Амфитеатр. И я - обдуваемый жарким ветром. Уставший за долгие годы, пока идёт эта героическая пьеса.
И сейчас, в конце, в финале, когда deus ex machina скромно ждёт развязки не вмешиваясь, ко мне нисходит высшее знание. Моё саморазрушение достигает пика, коего так желал Тайлер Дёрден, коего упорно из века в век добиваются многие и многие мыслители. Я, отринувший всё, что тянулось за мной шлейфом, душащим, замедляющим шаг, я вижу теперь себя, с челом, сияющим огнём просветления; освобождённый, я вьюсь по своей постели от предсмертных судорог и в блаженном бреду повторяю: «Я люблю их...»