— Как сажа бела, — ответил Хадзис. — Одно горе горькое.
— Нравятся тебе Афины? Привык здесь?
— Тут хорошо. Всюду хорошо. Были бы деньги. А нет их, так всюду худо.
— Да, конечно, — подтвердил Бровач. — С Никитасом мы уже беседовали. Теперь я хочу послушать твои новости.
— У меня нет ничего нового, — сказал Хадзис. — Все старое. Жду суда, чтобы выступить на нем и успокоиться. Но поскольку я боюсь не дожить до тех пор, то записал на магнитофон все, что собираюсь рассказать, и поэтому, даже если меня укокошат, этим ничего не добьются. Вот мое завещание.
Бывший префект нахмурился.
— Значит, вот что ты придумал! А какой тебе от этого прок?
— Не от всего бывает прок, господин Префект.
— Я не хочу, чтобы вы меня называли префектом. Я не префект. Теперь уже я никто. Мне дали здесь местечко кладовщика. Ну так вот, послушайте меня. Я пригласил вас обоих, чтобы сказать вам... То есть спросить вас... Сколько вам нужно денег, чтоб вы заткнулись раз и навсегда? Сколько нужно денег, чтобы вы изменили свои показания? Ведь вы два главных свидетеля обвинения. Если вы возьмете обратно свои показания, я заживу хорошо, а вы еще лучше.
— Вы совершаете сейчас тяжкое преступление, — заявил Хадзис. — Благодаря вам все мы угодим в кутузку и просидим там еще дольше, чем Янгос и Вангос.
— Знаю, — произнес Бровач с наигранно драматическими нотками в голосе. — Но положение у меня лично безвыходное. Я скоро сойду с ума. На этот отчаянный шаг я решился, так как мне известно, что вы погибаете от нужды. Вас обошли, и другие пожинают плоды ваших трудов.
— Да, вы правы, — сказал Хадзис, и посмотрел в огромные, как на византийских иконах, глаза Никитаса, потупившего тут же взгляд.
— Отдай мне магнитофонную пленку, дорогой Тигр, и возьми взамен все, что пожелаешь. Ты станешь богатым, а я восстановлю свою репутацию в обществе. Я ни в чем не виноват, клянусь богородицей, я ни в чем не виноват. И когда состоится суд, это будет доказано. Я ничего не боюсь. Но тут затронута моя честь, вы же понимаете. Тридцать шесть лет службы не зачеркнешь одним росчерком пера.
— Сколько дадите? — спросил Хадзис.
— Два миллиона драхм. Поделите между собой. На долю каждого придется по миллиону.
Никитас подпрыгнул на месте.
— Ваш письменный стол надо отполировать, — пробормотал он. — Переправьте его ко мне в мастерскую, я сделаю это для вас.
— Надо подумать, — протянул Хадзис. — Сейчас мы вам ничего не можем сказать. Так ведь, Никитас?
Никитас утвердительно кивнул. Потом, точно сговорившись, они одновременно бросили взгляд на незнакомого мужчину, с ничего не выражающим лицом стоявшего неподвижно в углу.
Бровача прошиб пот, он отдувался, сидя на стуле.
— Вы сразу разбогатеете, — продолжал он. — Уедете за границу. Кто вас там знает, кто вас там видел? И заживете на славу.
— Прежде чем отправиться за границу, мы отправимся в тюрьму за клятвопреступление, — заметил Хадзис. — Следователю мы говорили одно, а теперь будем говорить другое?
— Вы заявите, что вас заставили дать Следователю ложные показания, что вы жертвы принуждения. В конце концов, ведь в этом есть доля правды, — прибавил он. — Не так ли?
— Через два дня мы дадим вам окончательный ответ, — сказал Хадзис.
— В эти два дня придется установить за вами наблюдение, — пригрозил Бровач. — Этот господин, — он указал на молчаливого субъекта, — будет за вами следить. Смотрите, не подложите мне свинью. — Он достал из ящика письменного стола пистолет. — Никогда в жизни я им не пользовался. Ни в кого не стрелял. Это будет первый и последний раз. Одна пуля в предателя, другая — себе в висок.
— Хватит самоубийств, — отрезал Хадзис. — Вы будете третьим офицером жандармерии, который... не покончит жизнь самоубийством.
— Тигр, ты это брось. Пусть тот, кто хочет предать, знает заранее — я предпочитаю изъясняться начистоту, — что его ждет судьба Освальда.
Хадзис и Никитас ушли от бывшего префекта тайком через задний ход, так же как и пришли к нему.
— Здесь что-то неладно, — заговорил Хадзис.
— Какой ему смысл расставлять нам ловушку? Он сам первый в нее и попадется.
— Если нас троих упрячут в кутузку, то кому скорей поверят, тебе, мне или ему? На ком остановят свой выбор, на столяре, токаре или бывшем префекте полиции? Прежде всего влипнем мы.
— Не хватает только, чтобы новые беды свалились мне на голову, — сказал Никитас.