Почему ты молчишь? Почему? Сколько стоит в Некрополе междугородный телефонный разговор? Скажи нам. Скажи нам, и мы оплатим его для тебя. Поговори с нами. Но мертвые молчат. Кара молчания тяготеет над ними.
Я беседую с тобой в таком тоне, потому что не сумел удержаться на почтительном расстоянии от тебя и писать в газету свои репортажи так, как будто ты никогда не существовал. Да. Я стремлюсь к тебе, как виноградная лоза тянется к своей подпорке, чтобы взобраться еще выше. Я стремлюсь к тебе, как красавица стремится взглянуть в зеркало, чтобы расцвести еще больше. Я стремлюсь к тебе, потому что я стремлюсь к тебе. Ни перед кем я не обязан отчитываться. И чем больше я стремлюсь к тебе, тем яснее понимаю, что никогда не смогу тебя достичь, так как ты по ту сторону границы, так как ты ослепляющий свет.
Репортаж для меня — спасение, чтобы не выйти на улицу и не закричать о тебе во весь голос. Журналистика — это броня, защищающая меня от опасности стать тобой. И неплохо, что есть такая броня. Это даже полезно. Хотя ты по своему характеру был моей полной противоположностью, человеком действия и поэтому куда более правильным.
Впрочем, меня это не трогает. Я пока что живой. Живой и могу убить тебя в себе, чтобы ты стал мне еще ближе. Сосуществование в одинаковых временах и пространствах случайно. Сосуществование во времени Х и в пространстве Х не случайно. И хотя я знаю, что никогда не увижу тебя, ты существуешь, да, существуешь в большей мере, чем окружающие меня предметы.
Между тем обстоятельства твоего дела все больше запутываются, и мы не в состоянии разобраться в том, что ты оставил нам в наследство. Пять дней назад в помещении Главного управления безопасности Нейтрополя, в печи взорвалась ручная граната и уничтожила документы, связанные с твоим делом. Сперва объявили, что виновата во всем уборщица. Но вскоре это предположение отпало и осталось множество недоуменных вопросов. Как могло случиться, почему такие важные документы оказались заперты в шкаф по соседству с печкой? И какие это были документы? Сохранились ли копии? Подобные происшествия сплошь да рядом обнаруживаются и остаются навсегда загадкой, потому что никто не может докопаться до правды, если правда в руках людей, не желающих ее открыть. А тут еще вторая попытка самоубийства Янгоса! Прошел слух, что он принял тридцать две таблетки люминала. Но при промывании желудка, сделанном ему немедленно, выяснилось, что он не принимал никаких ядов. Тогда он сознался, что выпил четыре или пять таблеток, которые дал ему врач от бессоницы, как средство, успокаивающее нервную систему. Что же касается количества принятых таблеток, то оно соответствовало предписанию врача. Янгос заявил также, что хотел умереть, так как отклонили его прошение о переводе из уголовной тюрьмы в исправительную...
А как ты теперь поживаешь?
Я копчу дымом от сигарет свои легкие. Очень много курю. И пью вино. Ты необходим мне. Твое лицо выплывает точно из ночи и несет с собой сияние ущербных звезд, звезд, которые устали подавать любовные знаки людям и удалились на край неба, где свили себе гнездо из золотой паутины.
С чувством облегчения заканчиваю я этот отчет. Больше я не буду иметь с тобой дела. Я возвращусь к тому, что составляет мою будничную жизнь, ко всему тому, что ради тебя я надолго забросил. Я вернусь в порт, сохраняющий привкус океана. Я вернусь к жизни, сохраняющей привкус твоей смерти. О моей собственной смерти я, к сожалению, не смогу никогда написать.
5
Все это происходило, пока не «раскололся», да, не «раскололся», начальник участка асфалии, он же Мастодонтозавр.
Он не мог больше терпеть. Вот уже два года сидит он в тюрьме. Он, носивший полицейскую форму, сидит за решеткой вместе с такими подонками, как Янгос, Вангос, Варонарос и Главнозавр. Почему же других офицеров жандармерии выпустили на свободу? Когда ты на свободе, рассуждал он, то можешь действовать и обеспечить себе свободу. Но когда ты в тюрьме, то ничего не можешь сделать, чтобы выйти из нее. Кто еще позаботится о тебе?
С ним несправедливо обошлись. Почему он должен быть козлом отпущения? Еще когда он был слушателем жандармской школы, с ним плохо обращались. Считали его темным, малограмотным, посылали на тяжелую работу. Чтобы взять реванш, он женился на образованной женщине, преподавательнице английского языка в институте. Но ничего от этого не изменилось. Его назначили начальником участка асфалии Нижней Тумбы, словно бы в городе, а на самом деле в самой глухой деревне. Из чувства солидарности с другими офицерами он охотно согласился дать Следователю ложные показания. Но после того, как с ним нечестно поступили, засадили его в тюрьму и думать о нем забыли, он ожесточился. В один прекрасный день он решил написать докладную записку, рассказать всю правду. До сих пор, сколько он ни взывал о помощи, в полицейской крепости ему отвечали молчанием или отказом. Своей докладной запиской он пробил брешь в стене. Устремившаяся в брешь вода грозила затопить крепость. Но не прошло и месяца, как пало правительство партии Союз центра, и после государственного переворота воцарилось прежнее молчание. В докладной записке излагались почти все обстоятельства дела.