Спатопулос поднялся на третий этаж и вошел в зал, где выступал Зет.
15
Он пришел, подумал Зет при виде Спатопулоса. Он, как Лазарь, вернулся с того света. До этой минуты я считал, что он пропал, погиб. А он вернулся. Но что с теми, кто никогда не вернется и не пришлет нам никакой весточки? Со всеми мертвыми, которые оставляют след в нашей крови и никогда не требуют от нас того, что мы требуем от них. У ночи нет тайн: это огромный черный прямоугольник, такой, как дверь. И те двое офицеров настаивали на том, чтобы мы выключили репродукторы, потому что репродукторы пронзают ночь, оставляя в ней брешь.
Я должен говорить. Люди, сидящие передо мной, требуют, чтобы я говорил. Но когда Лазарь воскрес, он сказал только: «Я хочу есть». Эти слова значат: я начинаю жизнь сначала. Я голоден. Я снова требую справедливости, равенства, мира.
В ручей забрели две коровы. Солнце стоит высоко в небе, и я не могу придумать, куда укрыться от его яркого света. Что еще мне сказать? Я не знаю. Когда телефон долго не звонит, то кажется, что все о тебе забыли. И все- таки ты, нет, не ты, а твой образ живет в воспоминаниях женщин, в мечтах юношей. Если меня убьют, я стану для других таким вот образом. Лицом без тела, которое будет искать правосудия, закрепившись в памяти других людей.
Впечатления сегодняшнего дня осели в фильтре мозга, который сейчас не способен больше фиксировать происходящее. А тут возникает новая ситуация, и, когда видишь, что она назрела, делается страшно.
Сладостна любовь, и самое сладостное, когда ты отдаешься мне, и пульсируют все жилки у тебя на шее. Когда ты растворяешься во мне и я пользуюсь этим. И ты море, бурное и спокойное, вечное и непостоянное в своих настроениях, быстрый ручеек, лощина, где токуют тетерева; ты и я — мир.
Жандармские офицеры пришли, осквернили этот зал, требуя чего? Они что-то приказали и ушли. Но брешь все увеличивается, и мне страшно. Ощущение, ранее не изведанное, как бы мне не превратиться в фотографию. А все идет к тому. За что?
В арсенале мертвых фотографии громоздятся одна на другой. Они рассекают время, как кили кораблей — морские волны. Но море вечно, а кили далеко не вечны.
О чем я говорил? Сидящим в зале ни о чем. Я говорил сам с собой. Да, жизнь прекрасна, когда нет телефонов и твоя рука в моей руке, а вздувшиеся жилки у тебя на шее — ответ на мои поцелуи. Да, жизнь прекрасна, когда люди не умирают от белокровия.
Я не отличаюсь красноречием; Поэтому я не могу выразить всех мыслей и чувств, что бурлят во мне, переполняют меня. Слова лишь символы, но чувства мои подлинны. Я не нахожу подходящих слов, чтобы сказать, как я люблю тебя, сказать, что я не могу жить без тебя, мир.
Чулки и штанишки сохнут, развешанные на проволоке; тонкие защипки портят их...
Кто ты такая?
Я человек, запертый в этом зале. Я не могу говорить. Люди пришли послушать меня, а я почти ничего не сказал им. Народ теперь не верит словам. Он верит наглядным картинам, и такой картиной, фотографией стану я для народа. В виде фотографии войду я к людям в дома.
Это, конечно, возможно только при современном уровне техники. Все, кто считает, что духовное развитие не зависит от научного прогресса, делают огромную ошибку... Но опять начинается головокружение, и я вижу: большое красное яйцо величиной с площадь, красное, как Красная площадь в Москве, разбивается, и оттуда вылупляется птенчик — хотя у моей матери в руках яйцо было вареное, — вылупляется птенчик и взлетает к облакам. Он поднимается в атмосферу, стратосферу, ионосферу. Признайся, пташка, что ты там ощущаешь?.. Что-то давит мне на мозг, что-то давит на сердце. Все зависит от одного телефонного разговора, который состоится у меня вечером после этой пародии на речь... Самолеты отрываются от земли... И свершается возмездие, когда нас уже нет в живых. Вот невезение!
Приди. Приди еще раз, и я скажу тебе несколько слов. Оставь сомнения, приди. Я тоже оставлю сомнения и скажу тебе несколько слов. Мне недостает тебя. Жизнь прекрасна, когда у всех есть еда и питье, когда все могут хмелеть.
— Что творится здесь?
— А чего вы от нас хотите?
— Чтобы вы разогнали толпу.
— Не бойтесь.
— Дело не в том, боюсь я или нет.
— А в чем же тогда?
— Собравшиеся в клуб люди должны спокойно разойтись.
— Они уедут на автобусах. Мы позаботимся об этом.
— Я возражаю.
— Почему?
— Потому что автобус — ловушка. Хулиганам легче будет закидать нас камнями. В нашем положении мы научились опасаться всего.