Последнего Лиса боялась. В допросной «Пламени» с ней уже говорил инквизитор Хиото: сначала любезно просил обратиться к лику Творца и признаться, а когда отказалась ‒ избил. Врала она отвратно, но желание жить было столь сильным, что на допросе Лиса превращалась в искусную лицедейку. Стойко терпела унижения и боль, бормотала наспех выдуманную легенду и не признавала вины. Возможно, ей удалось обвести вокруг пальца Хиото, но удастся ли сделать тоже самое, когда за допрос примется кто-то из Магистрата? Если она сломается, если проиграет, то умрет.
Системы корабля монотонно гудели ‒ тихий, едва уловимый гул, будто в обшивке кто-то спрятал улей с пчелами. В тесной камере не было ни матраса, ни хотя бы простыни. Вместо кушетки кусок вмонтированного в стену затертого пластика, на котором почти невозможно лежать, не отдавив себе бока. Кругом металлические холодные стены ‒ грязные, с пятнами ржавчины вокруг шурупов.
В надежде заснуть, Лиса свернулась калачиком. Только минуте спокойствия было не суждено превратиться в нечто большее ‒ приступ кашля заставил легкие сжаться. Лиса прикрыла рот рукой, кашляла и харкала, пока на глаза не навернулись слезы. Горло драло так, будто она проглотила горсть битого стекла. Щеки пылали, а лоб оказался горячим. Не мудрено простудиться: в камере чуть больше десяти градусов, а на ней лишь длинная белая рубаха из тонкого хлопка.
Лиса провела рукой по волосам, которые оказались жирными на ощупь. Некогда шелковистые медные локоны за время заключения превратились в грязные сосульки. Заплетя косу, она принялась растирать плечи, потом помассировала ступни. Теплее не стало. Чтобы согреться нужно двигаться, ведь нельзя сутками лежать, словно мертвец в склепе.
Она соскочила на ноги. Цепь, что тянулась от кольца в стене к браслету на щиколотке, с грохотом ударилась об пол. Подняв подол рубашки, Лиса нагнулась к цепи, ухватили пальцами массивные звенья и дернула. Железная змея поддалась, теперь можно сделать несколько шагов.
Цепь монотонно звенела. Постепенно звон превратился в мелодию, напоминающую одну из тех песен, что в детстве ей напевала няня.
Лиса замерла и прислушалась — не показалось, это действительно песня. Та самая! Неужели за стеной кто-то есть? Она прильнула к перегородке, пытаясь разобрать слова. Приятный женский голос устало напевал:
Недослушав песни, Лиса затарабанила по стене:
— Эй! Вы меня слышите? Эй!
— Слышу, не ори, — измождено протянула женщина.
— Простите. У меня из-за простуды ухо заложило. Как вас зовут?
— Никак. Твое имя мне тоже не интересно, ‒ раздалось за стеной. ‒ Даже если бы я и спросила, ты ведь все равно не скажешь.
— Хорошо, не хотите знакомиться — не надо. Вы случайно не знаете, куда нас везут?
Ответом был хриплый смех с нотками издевки.
— Куда? Трибунал, эшафот, аутодафе. Выбирай! Если не выберешь, то инквизиторы решат за тебя. Но ведь ты уже решила, верно? За себя решила и за всех нас решила, ‒ женщина снова рассмеялась, писклявый хохот походи на лай гиены. ‒ Только не делай вид, будто не понимаешь, лгунья. Из-за таких как ты за нами охотятся служители Ордена. Из-за тебя. Ты необычная, но ты им врешь. Скажи правду. Признайся. Нас освободят, подарят спасение… Зачем ты врешь, отступница? Зачем мучаешь?
Лиса отпрянула от стены, словно та вдруг оказалась увита колючей проволокой.
— Никакая я не отступница! Хватит нести чушь!
— Чушь… Не чушь… Правда, или неправда… Кто знает? — бормотала незнакомка. — Никто не знает, где заканчивается глупость и начинается интуиция. А я знаю. Я все слышу.
Лиса разочарованно вздохнула. Единственной собеседницей оказалась сумасшедшая.
— Тогда ты должна знать, что сошла с ума.
Раздался душераздирающий стук ‒ умалишенная тарабанила по стене и дико вопила:
— Ты! Это все из-за таких как ты! Молчишь?! Я тебя не слышу, отступница. Я слышу, как цепь звенит, кашель твой противный слышу и как орешь на допросе слышу. А нутро твое не слышу! Кто ты?! Что ты?!