- Кто это здесь, - вдруг вскрикнул Ниткин, - у меня, изумленного, на глазах прошел только что с бутылкой коньяка в руке? Почему он, исчезая за дверью, послал нам фамильярную усмешку?
Следователь, подмигнув Жабчуку, улыбнулся:
- Прошел и прошел. А спустя, скажем, четверть часа появится снова, и тогда вы так испугаетесь, что тотчас же и сознаетесь в содеянном. Вы станете до того уже непохожи на прежнего умного и аккуратного человека, начинающего финансиста, настоящего мужчину, что даже мы будем ошеломлены и, может быть, свалимся со стульев.
- Похоже, вы подозреваете меня, но какие на этот счет возможны версии? - возразил Ниткин. - Не исключено, яд подбросил кто-то из друзей или подчиненных Копытина. Например, та же горничная. Никакого алиби у нее нет. Равно как и у Здоровякова. Еще одна плодотворная версия: яд Копытин принял по собственной воле. Решил свести счеты с жизнью. За это говорит многое, и не в последнюю очередь его странное поведение, выразившееся в том, что он Бог весть зачем бросился вдогонку за мной и моим другом Ниткиным.
Я решил, что пришло время и мне высказаться:
- Пожалуй, чувствуется в этом деле какая-то особая атмосфера. Она покажется удивительной всякому, кто, войдя в нее, тотчас увидит много всего настораживающего, почувствует на себе веяние какой-то нереальности. Атмосфера атмосферой, а нереальность, заметьте, угадывается во всем, и в нее-то Копытин, сдается мне, и окунулся с головой, сиганул с того, что можно, наверное, назвать трамплином, с которого он ох как очертя голову бросился в свой конец.
Усмехался следователь Сверкалов, слушая нас:
- Вы вроде бы и достоверно, правдоподобно высказываетесь, но прочь, прочь, не дурите мне голову, сомнительна эта ваша достоверность, зыбка правдоподобность. Словно люди, занимавшиеся очень хорошо знакомым им делом, вдруг вышли на сцену и стали играть чужие роли. Позвольте же мне порассуждать чуть ли не вслух, в полный голос обдумать услужливо собранные для меня коллегами и разными людьми, в том числе и Жабчуком, факты. Ведь как обычно бывает? Подробности, детали, свидетельские показания, улики, а у кого-то, глядишь, и алиби, - все это как спицы в велосипедном колесе, быстро и ослепительно вращающемся перед мысленным взором следователя. Но в данном случае все немножко не так. И вот я вступаю в игру. И мне с самого начала ясно, что не пил Копытин из стакана с ядом, а был проткнут отравленной булавкой. Собственно говоря, мне все ясно. Мне нет нужды прикидывать, прокручивать в голове возможные варианты. Я же вам не карикатурный какой-нибудь следователь. Вы, Ниткин, на Жабчука не смотрите, он в этом деле - сторона, в следствии по-настоящему не участвует, а в данный момент фактически отстранен. Сознавайтесь, Ниткин, проткнули Копытина?
- Так вы моего друга обвиняете? - болезненно вскрикнул Ниткин.
- Нет, Ниткин, вас, - бросил Сверкалов веско. - Расскажите-ка нам, где взяли отравленную булавку. Только без апломба! Не думайте, что у нас вовсе нет доказательств и что в положенный срок мы не соберем улики!
Теперь Ниткин молчал; не знаю, был ли он подавлен.
- Жду признания! - с точной периодичностью, монотонно, нудно восклицал навязчивый следователь, и глядел он при этом исключительно на Ниткина, а на меня - ноль внимания, как если бы я и на свете уже не существовал.
Но напрасно ждал следователь благополучной развязки, блестящего решения уравнения со многими неизвестными, загадки, загаданной следствию не то таинственным убийцей Копытина, не то упорствующим Ниткиным, не желающим сознаться в содеянном. Сверкалов вынужден был разочарованно вздохнуть. Признаюсь, в ту минуту я даже посочувствовал ему. Темен и недоступен Ниткин, подумал я, любому мозги спутает одним фактом своего существования.
- Тут есть один заслуживающий внимания момент, вот он, - как бы вскользь заметил Ниткин, - банк - я подразумеваю "Ковчег" - банк, говорю я, банком, но налицо еще и "Омега". Тоже банк, а иными словами, отъевшаяся, жирующая на страданиях простых вкладчиков финансовая пирамида. Так, похоже, это называется. С ума сойти! Пирамидка в пирамидке - что твоя матрешка, а на извилистой, лабиринтообразной дорожке к святая святых сего сооружения раскиданы всюду, не без поучительности, трупики, косточки, черепа. В настоящее время я только и думаю о том, как бы свалить и "Ковчег" и "Омегу", посоревновавшись с ними в духе здоровой капиталистической конкуренции. Вот мой проект, мои перспективы, а вы с какой-то дикостью приписываете мне противоправные действия, инкриминируете, что я, дескать, проткнул кого-то отравленной булавкой.
- Ходили слухи, - сказал следователь, - будто там сплошь ширмы и всюду подставные лица, и на самом деле Копытин, а не Сухоносов возглавляет "Омегу", она же, в свою очередь, является прикрытием мощных финансовых операций "Ковчега", и во главе последнего тот же Копытин. А ну как есть доля правды в этих выкладках? Сразу оказывается, что "Омега" - всего лишь призрак банка, а с призраками, известное дело, бороться трудно и, скорее всего, попросту невозможно.
- Никакого банка Копытин никогда не возглавлял, он бузотер, и только, зловредный элемент, а в сравнении с Сухоносовым, чьим человеком он, как говорят, является, не более чем пешка.
- И за это вы его убили? Напомню вам, если вы забыли, еще в бытность Копытина живым проглядывало в ваших действиях нечто зловещее. Вы валялись в пыли перед сухоносовским особняком, размахивали руками, выкрикивали всякие гнусности. А поскольку Копытин, что многими засвидетельствовано, вздумал отчаянно сопротивляться вашим намеренно агрессивным действиям и даже погнался за вами, рассчитывая примерно наказать, вы и убрали его. А булавку-то, булавку вы с собой принесли?
- Понимаете ли вы меня? - стал горестно спрашивать Ниткин, отыскивая в глазах следователя сочувствие. - У меня нет никаких фактов, я ничего не могу подтвердить или опровергнуть, но я чувствую... нутром чую, что тут плетутся какие-то интриги. К кому, скажите, перейдет это дело, если вас вдруг вышвырнут со службы? И что будет со мной? Меня арестуют? Вы можете мне ответить?
Следователь не мог.
- Должны быть разнообразные рычаги, призванные распутывать подобные ситуации, - попытался он утешить подозреваемого, - для того и существуют определенные законы, чтобы регулировать и надлежащим образом рулить...
- Рычаги? Законы? - воскликнул тот. - Да сам черт сломит ногу в этих рычагах и законах! Грош им цена!
И мой друг принялся звонко осмеивать наивность следователя, а тот опешил и сидел с раскрытым ртом, бессильно изумляясь наглости отчетливо проступивших издевательств над государственной машиной. Страшно было Сверкалову сознавать, что он в своем кабинете допустил мятеж и внезапно, словно вывернутый наизнанку, тошный, освежеванный, очутился в карикатурном мирке, где с законами считаются разве что неисправимые идеалисты и чудаки.
В смехе Ниткина не было настоящего веселья, и он печально говорил:
- Эх, следователь, а я-то понадеялся, дорогой мой человек, на вашу защиту, помечтал, что обрету в вашем лице надежную опору, когда почую, что пора выкручиваться и отводить от себя даже малейшую тень подозрений...
Так и закончилось ничем это дело. Ниткин не нашел в следователе нужной ему опоры, но и следователь не нашел никаких достойных и точных доказательств вины Ниткина.
***
А что же я? Я понял, что с Ниткиным мне не по пути - рухлядь он, а не борец за улучшения, Сухоносов его пальцем ткнул, он и упал. И Сонечке не сгодится. Вон как вывертывался у следователя, как юлил, как ловко разыгрывал из себя сумасшедшего, едва припирали к стенке. Сонечка его припрет, а он завертится, заскользит ужом - и никакой самоотдачи? Не то нужно моей жене, я сердцем чувствовал это и не мог допустить профанации, ну а что, кроме коверканья потребного Сонечке, фальсификации какой-то, вышло бы, когда б ей пришлось иметь дело с таким, как Ниткин?