Выбрать главу

- Какой сапог? - Ниткин вопросительно округлил глаза.

- Был красный сапог.

- Он и сейчас есть. - Сонечка выставила вперед объятую красным ногу и надолго залюбовалась возникшим зрелищем.

- Сапог водружен был ужасающе, - не отставал Филипп.

- Ты водружала сапог? - перевел Ниткин все еще округленные глаза на жену.

Она пожала плечами.

- Оставим пока в стороне свои личные переживания, - вступил Федор, - и забудем на минутку о неприятных мгновениях, пережитых нами, когда мы словно потерялись во времени и пространстве. Что? - повернулся он к Филиппу. - Тогда-то и возник сапог? Может быть. Но я о другом, о предшествовавшем, о том, что можно назвать предисловием, и мне кажется, я не ошибусь, если скажу, что оно было невероятно длинным. Не так ли, Ниткин?

- Почему же невероятно? - возразил тот. - Бывает и не такое. Ничего невероятного в этом нет. Вон у Достоевского какие затяжные передряги и комментарии, а почему?

- Но если вспомнить, о чем вы повествовали, и что составляло главную идею, так сказать, содержания, и к чему оно в конечном счете свелось, то разве...

- Я прежде объясню, почему у Достоевского. Он цель такую ставил перед собой - издеваться над людьми. Это еще Михайловский смекнул.

- Выходит дело, верно я полагаю, что вы издевались над нами? Ваш рассказ заключал в себе пытку?

- Почему же обязательно пытку, не пытку, нет, - заторопился и как будто пришел в какое-то новое воодушевление Ниткин, - это было для общего беспокойства и чтобы вы не застаивались...

- Ваш рассказ заключал в себе издевательство, - настаивал Федор.

- Какой вы упрямый, и к тому же чего-то недопонимаете. Все, буквально все делалось для вашего продвижения, и, добавив тут слово "вперед", нельзя уже будет не сообразить, что речь фактически идет о путешествии... А что мое предисловие и последующее явление Сонечки, мол, чересчур выпукло, ярко... выпуклы, ярки, так будет правильнее сказать?.. ничего в этом удивительного я не нахожу и никто со стороны не увидит. Это было вроде как между Сциллой и Харибдой.

- Издевательство над смыслом...

- Опять неверно! Вы что же, видите тут какой то зазор? Как бы сначала было первое действие, а потом началось второе. Вы видите какую-то прореху между мной и Сонечкой? Или, наоборот, все представляется вам одинаковым, однородным, какой-то сплошной массой? А может, вы вообще воображаете, будто вышел перебор?

- Над смыслом и над нами, над тем, что теплилось в нас, как огонек в ночи, как сама жизнь, и было не чем иным, как жизнью наших душ, - твердо и веско закончил свою мысль Федор.

Ниткин развел руки в стороны, показывая, что больше ему сказать нечего и остается лишь удивляться тому, насколько он оказался не понят.

- Не совсем плодотворная постановка вопроса, - Вадим с сомнением покачал головой, - не следует так. Морду надо бить за такие шутки, как здесь. Но говорить, что предисловие уже заключало, делать акцент на этом "уже" - неправильно, ибо предполагает нечто последующее. Подразумевается вступление Сонечки и сопутствующие ему измывательства. А этих-то измывательств как раз и не было. Разве Сонечка измывалась? И если да, то так ли уж? Стало быть, "уже" обрывается ни на чем, повисает в воздухе. Его связь с нами ослабляется и теряется, а в силу этого и все то, чем мы тут занимались, включая необходимость выслушать пространные речи нашего доброго хозяина, обретает расплывчатые черты какой-то досадной неопределенности. Другое дело, что сам этот хозяин еще тот гусь. С какой стати ему вздумалось шутить над нами? Мы...

- Я, говоря вообще, не в накладе, - перебил Федор, - и против хозяина ничего не имею. Вздумал пошутить?.. Ну, пошутил и пошутил, что ж тут такого необычайного... Издевательство его предисловие в себе заключало, я на этом настаиваю, но с "уже" оно его заключало или просто так, само по себе, это меня нисколько не волнует. Я не взываю к справедливости, не требую компенсации, я прощаю. Что меня действительно занимает, так это вопрос, является ли то, о чем так долго рассказывал нам этот человек, правдой.

- Все, кроме того, что касается Сонечки, чистейшая правда, - заверил Ниткин.

- Отлично! Я удовлетворен!

- Кстати, - сказала Сонечка, - правда заключается еще в том, что это, главным образом, мне, а не моему мужу, принадлежит идея шутки. Уж очень забавными вы мне показались нынче днем возле монастыря. Я как раз проходила мимо, когда вы там крутились.

- Знали бы вы, что нас туда привело... - обронил многозначительно Филипп.

- А потом вы стали шастать здесь у нас под окном, и я сказала мужу, а он уже знал, что мне весело от вас, и тотчас в его голове созрел целый комплекс, все равно что цветок распустился. Комплекс идей, понимаете, фабула. Он у меня на подобные выдумки мастак. И заметьте, что особенно интересно. Мы могли насмешить вас быстренько и даже как-нибудь грубовато, на провинциальный манер, но нет, мы подали свою задумку в развернутом виде, это настоящий букет, настоящая история, сюжет которой не мог, конечно же, не заинтересовать вас. Мы подали в такой обертке и упаковке, что я до сих пор содрогаюсь от внутреннего смеха. Одни эти красные сапоги чего стоят. И где только мой Ниткин успел их достать! А кнут? Спрашивается, зачем нам кнут? Не то у нас хозяйство, чтобы иметь кнут. А ведь нашелся. И как кстати! О, запомню себя такой! В красных сапогах, с кнутом в руках...

- В трусах, - подсказал Федор.

- Да, в трусах. Их долго искать не пришлось. А вообще-то мы люди простые, тихие, мирные и по-своему веселые. Я добавлю еще про вас, что вы как ни пыжились на горе возле монастыря, а все же достаточности у вас только и хватает на то, чтобы подшутить над вами. Вы, может, и разговаривали где-то в кафе о вдовах и сиротах, о бессмертии, тем не менее это вас не возвело, и не дало вам никакого стоящего форсу, и не переменило ваш устоявшийся ранг, вы все равно никакие, и скоро вы поймете, почему я так говорю, а пока не вздумайте обижаться на мои слова. Кто еще вам здесь скажет горькую правду, да прямо в глаза? Еще там, у монастыря, я, увидев вас и услышав обрывки вашего взволнованного разговора... а я сразу, сопоставив, сообразила, что к чему... и тогда подумала: ну, ей-богу, какие, однако, смешные, над такими так и тянет шутить шутки. И чего это им, размышляла я дальше, все неймется, далась им эта пресловутая чернота, и какого черта, если вдуматься, они лезут в наше царство теней, к нам, людям, иные из которых давно уже отправились в лучший мир. Это соображение и образовало главную причину последующей шутки, а уж когда толстопузый спросил меня, где бы ему перекусить...

- Это я-то толстопузый? - взревел Вадим.

- Не обижайтесь пока, я же просила. Говорю вам, толчок не в последнюю очередь дало и то обстоятельство, что вы, шарики этакие, колобки, докатились и сюда, под наши окна. Но, развивая шутку, я параллельно развивала и мысль, что вашу любознательность следует все же удовлетворить. А это уже предполагает серьезную и глубокую работу, ибо мне известно многое, очень многое из того, что так цепко занимает ваше воображение и заставляет вас болтаться там и сям. Я, к примеру сказать, видывала Геннадия Петровича Профилактова, когда он, тоскуя и грезя, бродил тут неподалеку, я не знала его лично, но после того, как он погиб, или исчез, или что там с ним произошло, я узнала о нем едва ли не все. Вас интересует и беспокоит его образ, это по всему заметно, мне же, однако, глубоко безразличны причины вашего беспокойства. Это ваше дело. Меня, если начистоту, образ, личность и реальное содержание этого человека долгое время решительно не интересовали. Мало они меня интересует и сейчас. Я холодна, эгоистична, на себе самой сосредоточено все мое внимание, и отсюда следует, что я - единственная в своем роде. Но я добыла все необходимые - кроме достоверных данных о его конце - сведения, касающиеся этого человека, Профилактова, который, как я погляжу, до того вас занимает, что даже странно видеть подобное, и спешу поделиться ими. С вами, и ни с кем больше. А с кем, собственно, говорить в этой дыре?

***

- Я женщина свободолюбивая, где-то властная, нравная, уважающая себя, и для меня пустой звук, в лучшем случае, идущий не от души, а от ума вымысел, когда принимаются чрезмерно превозносить кого-то за оригинальность или пугаться примет, поднимающих того или иного человека над общим уровнем. Вот и получается, что мне нечего было интересоваться Геннадием Петровичем. Он играл на дудочке под моим окном? Не играл. Ну и Бог с ним. Но когда после его исчезновения - назовем это так - поползли слухи на его счет, в том числе и самые нелепые, фантастические, я словно взбесилась и решила вопреки здравому смыслу, вопреки всему, назло всем, бросая вызов этому миру пошлости и этой юдоли слез, докопаться до правды. И докопалась. У меня на Профилактова не досье, как у полицейских, у меня собран живейший материал, и это устный жанр в чистом виде. Слухи о замечательных людях расползаются во все стороны и разлетаются с невероятной скоростью. Слухами земля полнится. Вот так-то!