Всё, привал окончен, и опять дядина чёрная спина впереди. Ему и посох-то, по-моему, ни к чему, он его просто несёт.
Под ногами камни, камни, камни. Ничего не растёт на этой горе Гоболин. Это первая гора, которая мне не нравится. Вообще мне в горах хорошо. Там просторно. Всё равно не с кем поговорить, но это становится как бы нормальным, что ли. Не знаю, как это получается, но в горах как будто легче дышать.
Но Гоболин – неприятная гора. У неё какой-то предательский характер. Вот только что я выбрал из нескольких камней самый плоский, чтобы поставить ногу, а он повернулся, и я чуть не упал. А ведь я видел: он не шелохнулся, когда на него наступал свинцовый дядя Рибд! И ветер не просто дует неровно – он как будто специально старается пихнуть туда, куда сам наклонишься, чтобы не дать встать на следующий камень, или, наоборот, заставить сильно по нему топнуть, чтобы он стронулся с места.
Я понял, почему дядя Рибд не качается! То есть, он качается, но его ноги совершенно ровно переступают, сгибаясь и выпрямляясь. Он предвидит все порывы этого подлого ветра и наклоняется в другую сторону заранее! Может, он даже видит, как они приближаются? Но как? Интересно, неужели я тоже когда-нибудь так научусь? Пока мне с этим ветром приходится несладко.
Только дядя, с его мерзким и зловещим характером мог выбрать для похода гору Гоболин. Все камни либо чёрные, либо зелёные, каждый по отделъности даже красив, я сперва хотел на обратном пути захватить парочку, на книжную полку, пока не понял, что они выглядели бы как ненастоящие. Как покрашенные, что ли. Слишком ровный цвет, без всяких полосок, крапинок и пятнышек.
Но когда этих камней много, они ещё хуже. От чёрно-зелёного мелькания перед глазами через несколько шагов начинает тошнить. А смотреть нужно внимательно, чёрный камень может оказаться, наоборот, ямой между зелёными, только что я чуть не вывихнул ногу, попавшись в такую.
А как только приостановишься и начнёшь рассеянным взглядом рассматривать весь склон целиком, вместо облегчения для уставших глаз получается одно расстройство: зелёный и чёрный сливаются в какой-то отвратительный тусклый цвет, наводящий беспросветную тоску.
Кажется, на дядю такие вещи не действую совсем. Или, может быть, даже хуже, именно такой пейзаж ему нравится? Он бы, наверное, с удовольствием носил одежду такого цвета.
А тётечка, гляжу, тоже приуныла, и тоже скрывает это от дяди. Конечно, если небо сделано из тумана того же грязно-зелёного цвета, и всё ниже и ниже нависает над головой. Кажется, как будто наверху болото, и внизу болото, и они вот-вот захлопнутся, как огромная пасть, и мы захлебнемся в тине. Нет, это вовсе не шутка. Головой я понимаю, что этого не случится, но всё равно как-то неуютно.
А дядя Рибд всё топает вверх но склону. А небо всё ниже. Вот, сейчас…
Перед дядей Рибдом оказалась большая каменная ступень, он поднялся на неё, вошел в туман и сразу исчез, как будто головой вперед нырнул в болото.
Я подошел к этому месту и осторожно сунул голову в туман. Стало темно, как ночью. Нет, не темно, но ничего, кроме болотного цвета, не видно, как будто глаза завязаны. Тускло-зелёной тряпкой. И ничего не слышно. Исчез вой ветра, хотя ветер по-прежнему дул в лицо так, что хотелось отвернуться. Так иногда бывает во сне.
– Ой! – сказал я. Нет, себя я слышал. Я нашарил рядом с собой камень, вытянул руку вперёд и отпустил его. Стука не было. Сразу мне стало казаться, что я стою на краю бездонной пропасти, скрытой туманом. Я оцепенел. Это было как в кошмаре. И тут на меня сзади кто-то напал, и хотел столкнуть туда, в пропасть, и я чуть не ударил его посохом куда попало, но это была тётя Мея, которая не толкнула, а, наоборот, дёрнула меня за плечо, и я так вылетел назад из тумана, что проскочил мимо неё.
– …лох, что ли, Джаб? – закричала она мне прямо в ухо, как будто кто-то внезапно выдернул пробки у меня из ушей, – я тебе кричу, кричу!
Неожиданно для себя я вдруг поцеловал её, куда-то в нос, и заплакал от невыразимого облегчения, что это она, что они не исчезли вместе с дядей, который сразу стал казаться почти хорошим, хотя – зачем он нас сюда завёл?
Тётя Мея, чуть отшатнувшись, попала головой в туман, и её лицо, оставаясь слегка видимым сквозь муть тумана, сделалось неживым, как у утопленницы. Она неслышно сказала что-то сердитое. Я разобрал по губам: "…ещё за нежности!"
Она снова придвинулась.
– … сиди на этом месте и никуда не уходи. Сразу заблудишься. Меня дядя Рибд зовёт. Нам тут с ним нужно… – и она повернулась и исчезла в тумане, который съел её последние слова.
Я не удивился, что дядя Рибд позвал её мысленно. Они часто при мне так разговаривали, по секрету. Раньше, когда я был маленький, они не были так осторожны, и часто разговаривали при мне вслух. Жаль, что теперь, когда я уже большой, я могу припомнить только отдельные куски. Теперь-то я подслушиваю нарочно и потом долго думаю. Про услышанное. Как-то они говорили о Мастере Скале: есть он или нет. Тётя Мея рассказала, что иногда ей кажется, что на неё кто-то смотрит. Дядя Рибд отвечал, что всё это чушь и мания преследования. Тётя Мея успокоилась. По-моему, она решила, что сам же дядя Рибд за ней подсматривает. Потому и убеждает её, что это чушь.