Отправка беженцев в Россию не входила в планы Жаботинского — еврейские солдаты нужны были для освобождения Палестины, и он присоединился к делегации старейшин еврейской общины Александрии, отправившейся с петицией к губернатору. Убедив его воспротивиться требованию Петрова, Жаботинский направился к Трумпельдору. Прежде они не были знакомы, но это не помешало им найти общий язык.
Жаботинский изложил ему свою идею. Не раздумывая, Трумпельдор его поддержал. В тот же вечер было созвано заседание Комитета по оказанию помощи беженцам, на котором Жаботинский и Трумпельдор предложили сформировать еврейский полк, и составе британской армии готовый сражаться за Палестину. Подавляющим большинством голосов предложение было принято.
Через неделю Комитет созвал собрание молодых беженцев. Им сообщили о требовании консула отправить их на русско-германский фронт и высказали предположение, что хотя англичане обещали отказать консулу, вряд ли они намерены длительное время содержать беженцев. Затем было высказана мысль, что рано пли поздно британские войска двинутся из Египта в направлении Палестины, и у них есть шанс принять участие в освобождении Эрец-Исраэль. Это сообщение вызвало воодушевление, и около ста человек откликнулись на призыв записаться в еврейский полк.
Со списком добровольцев делегация Комитета, к которой присоединились Жаботинский и Трумпельдор, отправилась к Максвеллу, командующему британскими войсками в Египте. Генерал внимательно их выслушал, а затем разочаровал, сказав, что, во-первых, ему ничего не известно о подготовке наступления в направлении Палестины, а во-вторых, британские законы запрещают рекрутировать в армию иностранных подданных. Генерал предложил компромиссное решение, позволяющее обойти закон: создать невоинское подразделение, транспортный отряд для вьючной переправки на мулах воинского снаряжения, и использовать его на любом участке англо-турецкого фронта.
Жаботинский идти в такой отряд отказался. Трумпельдор придерживался иного мнения, считая, что на войне нет разницы между транспортными и боевыми подразделениями. Чтобы освободить Эрец-Исраэль, надо разбить турок — стало быть, любая дорога ведет в Сион.
Жаботинский попрощался с Трумпельдором: «Если генерал Максвелл согласится учредить настоящий боевой полк, я приеду; если нет, поищу других генералов».
В поисках «других генералов» Жаботинский посетил Италию, следом — Францию, где Гюстав Эрез, редактор газеты «Victoire», представил его Делькассе, министру иностранных дел Франции. Везде его ждал отказ. Единственным достижением была встреча в Париже с Хаимом Вейцманом — они стали союзниками, и, хотя Вейцман не решался открыто принять сторону Жаботинского, но использовал свои связи, организовывая ему встречи с влиятельными политиками.
Из Яффы между тем поступали дурные вести: турки арестовали руководителей ишува. Предостерегая сионистов от поддержки Антанты, они пригрозили, что после окончания войны полностью запретят алию в Палестину. Это возымело действие на руководство сионистского движения, объявившего Жаботинского провокатором. Неприязнь к нему в широких еврейских массах усилилась.
24 апреля 1915 года в Турции начались убийства армян. Сионистские лидеры, опасаясь, что репрессии перекинутся на палестинских евреев, призывали «не раздражать турок» и ратовали за нейтралитет по отношению к воюющим сторонам.
10 и 12 июня 1915 года в Копенгагене состоялось заседание Большого исполкома с участием делегатов России, Германии, Англии и Голландии. Главным вопросом было обсуждение — точнее, осуждение — замысла Жаботинского создать еврейский легион, в составе британской армии сражающийся за Эрец-Исраэль. Делегаты говорили, что «евреи, рассеянные по обе стороны фронта, не могут поддержать ни одну из сторон, ибо это неминуемо подвергнет опасности евреев, живущих по другую сторону фронта». Представители Германии пугали, что при осуществлении этого плана пострадает немецкая еврейская община. Аврахам Усышкин, глава одесского сионистского комитета, прямо заявил, что формирование легиона — не только проигрышное дело, но и неблагодарное по отношению к Турции, принявшей в свое время изгнанников из Испании, и создание еврейской боевой части станет катастрофой для палестинских евреев.
Жаботинский пытался аргументировать: «Вы прибыли из Германии и из больной России, а я видел Англию, французский фронт, Египет, Алжир и Марокко. Все ваши рассуждения — самообман, с первого слова и до последнего. Германия не победит, а Турция будет разбита вдребезги. Но к чему спорить?» Он предложил компромиссное решение, позволявшее реализовать его план без раскола и ущерба сионистскому движению; суть заключалась в следующем: он выходит из сионистской организации и продолжает действовать как частное лицо, а сионистская организация, объявив, что не имеет ничего общего с идеей легионизма, продолжает соблюдать строгий нейтралитет. «Давайте не будем друг другу мешать», — резюмировал он.
Договориться не удалось. Исполком вынес резолюцию, требовавшую от сионистов всех стран активно бороться против пропаганды легионизма. Жаботинского подвергли анафеме. В Одессе, в его родном городе, во всех синагогах его называли предателем. Дошло даже до того, что один из виднейших лидеров русских сионистов, встретив на улице его мать, сказал ей прямо в глаза: «Повесить надо вашего сына». Тривуль, его старый друг, с которым в 1903 году Жаботинский организовывал одесскую самооборону, пришел к нему во время его короткого визита в Одессу, чтобы со злостью сказать: «Никогда не следует спасать отечество без приглашения».
Летние месяцы 1915 года были последними, проведенными Жаботинским в России. Он побывал в Москве, Питере, Киеве и Одессе, и везде его ждал провал.
Что помогло ему выдержать оскорбления и повсеместный бойкот и продолжить дело, в которое он искренне верил? Откуда черпал он духовные силы? По прошествии многих лет, оглядываясь на историю появления декларации Бальфура и отмечая заслуги Герцля, Ротшильда, Вейцмана и многих безымянных поселенцев, пионеров сионистского движения, осознаешь: последний шаг был сделан солдатами Еврейского легиона, созданного Жаботинским наперекор всем препятствиям.
Удивляясь его выносливости и несгибаемой стойкости, впору говорить об уроках Жаботинского, и первый урок из «Повести моих дней» актуален и применим к любой жизненной ситуации. Он называется «школа терпения»: «После каждого провала надо себя проэкзаменовать и спросить: а ты, может быть, неправ? Если неправ, сходи с трибуны и замолчи. Если же прав, то не верь глазам: провал не провал; «нет» не ответ, пережди час и начинай сначала».
Из России Жаботинский уехал в Италию. В Бриндизи он встретился с Рутенбергом, бизнесменом и активным участником русской революции 1905 года (он был известен как разоблачитель попа Гапона, осведомителя охранки). Независимо от Жаботинского он также пришел к мысли о легионе. Посовещавшись, они распределили маршруты: Рутенберг едет агитировать в Америку, а Жаботинский отправляется в Англию, которая после провальных попыток, предпринятых в Италии и во Франции, представлялась наилучшим партнером. Трумпельдор и шестьсот «погонщиков мулов» отлично зарекомендовали себя на англо-турецком фронте, и это вселяло уверенность, что в Лондоне удастся сдвинуть дело с мертвой точки. Кроме того, в Лондоне жил Хаим Вейцман — единственный из видных деятелей сионистского движения, кто хоть скрытно, но поддержал Жаботинского.
Осень 1915-го. В доме Вейцмана Жаботинский прожил около трех месяцев. Они подружились. Вейцман организовал ему встречу с лордом Китченером, военным министром, но она также завершилась провалом.
В жизни нередко бывает: люди, испытывающие друг к другу симпатию, расходятся по политическим убеждениям. Позже так случилось и с ними. Но даже когда Вейцман, президент Всемирной сионистской организации, и Жаботинский, лидер сионистов-ревизионистов, стали политическими противниками, в «Слове о полку» Жаботинский тепло о нем отзывался: