— Все не так сложно, — заявила бельгийка, — анойяпитек, это обезьяна пре-гоминид, она обитала в Северной Африке и Испании 12 миллионов лет назад. Есть мнение, что она последний общий предок орангутанов, горилл, шимпанзе, бонобо и людей. Затем след прямых предков людей теряет четкость до оррорина, гоминида, обитавшего в Кении, 6 миллионов лет назад. Известна спекулятивная гипотеза о том, что в этот темный период прямые предки людей вели полуводный образ жизни, поэтому их кости не сохранились. Фактически в пользу этой гипотезы свидетельствует приспособленность людей к воде, намного большая, чем у других гоминид.
Юлиан Зайз основательно хлебнул пива и сообщил.
— Вот тебе еще факт: некоторые генвекторики растормаживают спящие гены так, что у человека появляются свойства, почти как у выдры.
— Интересно, — сказала она, — но это опять лишь косвенное свидетельство. В той линии, которая ведет к людям, возможны ранние полуводные виды. Яванский макак-крабоед, например, отлично плавает и ныряет. Предки анойяпитек могли быть похожи на него.
— Ликэ, как это все связано с социал-дарвинизмом? — встряла Аслауг.
— Просто, ректор Гентского университета из-за всего этого попросил меня выступить в теледебатах против социал-дарвиниста из партии «Фламандский интерес». Я ненавижу политику, но ректор так настаивал, что проще было согласиться, чем объяснять это.
— А что вообще такое социал-дарвинизм с научной точки зрения? — спросил Юлиан.
— С научной точки зрения, это чушь собачья, — сказала она, — социал-дарвинизм смешал дебильный культ успешности по искусственной шкале и в искусственных финансово-юридических условиях — со схемой естественного отбора в дикой природе. По социал-дарвинизму, успешные люди быстро размножаются, а неуспешные — вымирают. Такое убожество выгрузил этот субъект, когда ему дали слово. Тогда я спросила: верно ли я поняла, что самые успешные в Бельгии, это мигранты из Африки, живущие в лагерях, получающие велфер, и размножающиеся с изумительной скоростью? Он сказал: нет, неправильно, так не должно быть, размножаться должны именно успешные. В ответ я отметила, что это не дарвинизм с естественным отбором, а искусственная селекция. В овцеводстве так выводятся тонкорунные мериносы, которые не выжили бы в природе.
Аслауг весело фыркнула и философским тоном спросила:
— Почему мне кажется, что поборнику социал-дарвинизма не понравилось сравнение с тонкорунным мериносом?
— Не знаю, почему так кажется тебе, — в тон ей ответила бельгийка, — но этому субъекту действительно не понравилось. Он поругался немного, и заявил, что проблема в левых политиках, лоббирующих пособия для бездельников. Я попросила у него определение бездельников. Он ответил: это те, кто не зарабатывают своим трудом или бизнесом. Я спросила: считать ли трудом — деятельность секретарши старшего банковского клерка, каковая секретарша 5х8 часов в неделю сидит в офисе, красит ногти или тупит в свой смартфон, иногда отрываясь, чтобы сварить кофе боссу? Субъект заявил: да, это труд, поскольку секретарше платят за это. Я ответила: быть бедняком тоже труд, поскольку пособия платятся именно за это. Он возразил: получатель пособия ничего не делает. Я парировала: получатель пособия ходит в офис социальной службы, и просит пособие. Таким образом, он дает работу тысячам клерков, обрабатывающим эти просьбы. Если пособия отменить, то эти клерки потеряют работу, не смогут кормить свои семьи, что вызовет социальный взрыв. Значит, бедняки на пособии выполняют важную работу по поддержанию мира и стабильности в обществе. Вот так это устроено, заключила я.
— А он что? — азартно поинтересовался Юлиан.
— Он заявил, что настоящие люди устали от всей этой левацкой бюрократии, и что надо вернуться в старое доброе прошлое, когда деньги платились за настоящий труд, а бабы сидели дома, готовили обеды, рожали детей, и уважали мужчину — добытчика благ.
— И тогда ты заехала ему по морде? — предположила Аслауг.
— Слишком много чести, — бельгийка улыбнулась, — я просто рассказала, как выглядит европейский экономический расклад с точки зрения старого доброго прошлого. Есть фермеры и агрономы, выращивающие клубнику, виноград и все такое. Есть некоторое количество разнорабочих, поддерживающих инфраструктуру. Наконец, есть риэлторы, продающие или сдающие в аренду недвижимость, оставшуюся у нас с прошлых веков. Европейская недвижимость популярна среди нуворишей из третьего мира, где сейчас делаются все машины и гаджеты, которые раньше делались в Европе. Все европейцы, которые не заняты вышеназванным — фактически, сидят на пособии. Ведь все, чем они занимаются, не приносит никаких благ. Разве что, они собой оживляют ландшафт.