— Толковый ответ! — признала Аслауг, — Но мы уползли как-то далеко от темы светлого будущего Европы, да, Юлиан?
— Это точно, — отозвался он, — мы добрались до неооптимизма, как философской школы материального изобилия из НФ-романа Стругацких. Авторам не нравилась подобная философия. Передавая эту неприязнь читателю, они не пожалели дегтя и перьев, чтобы вымазать неооптимизм. Апологет показан самодовольным сибаритом, а в его учение вклинился пункт о закрытии науки после достижения роботизированного изобилия.
— Мавр сделал свое дело, мавр может уходить? — спросила Ликэ.
— Да. Согласно неооптимизму, после этого, человечество впадает в счастливое детство, посвящая все время танцам и любви с перерывами на питание и сон. Конец истории.
— Гм… — бельгийка приложилась к бутылке пива, — …А что, в будущем неооптимизма, например, мне нельзя будут заниматься моими динозаврами и адскими свиньями?
Юлиан Зайз отрицательно покачал головой.
— Про запреты не сказано. Якобы люди при изобилии сами не захотят умных занятий.
— Фигня! — припечатала Аслауг.
— Фигня, — согласился он, — через 30 лет после издания, авторы сами сказали, что конец истории по неооптимизму, ниоткуда не следует. И желающие заняться какой-то темой совершенствования, получат море ресурсов. Вопрос лишь: сколько будет желающих?
— Хоть семеро на миллион, — сказала голландка, — при изобилии ресурсов и натуральной ориентации науки, этого достаточно, чтобы за полвека дотянуться до звезд.
— Жабы жаждут звезд? — передразнила Ликэ фразой из рэп-Z-рэйв хита Чоэ Трэй.
— Да! А чем мы хуже жаб?
— Не знаю, Аслауг. Возможно, дела с научной этикой у нас обстоят хуже, чем у жаб.
— Хуже в каком смысле?
Бельгийка сделала паузу, допила пиво, и покатала ладонью по столу пустую бутылку.
— Видишь ли: только та научная этика на что-то годна, которая может себя защитить.
— У Ленина так сказано про революцию, — ввернул Юлиан.
— Представь: я знаю. Но это верно для научной этики тоже. Мы, ученые, грубо говоря, просрали нашу этику еще до миллениума. Наука XXI века, это:
…Либо что-то вне связи с текущей жизнью, как мои динозавры и адские свиньи.
…Либо торговля мечтами о том, что сетевые гаджеты смогут вмещать в триллион раз больше информационного мусора и перекачивать его в миллион раз быстрее.
…Либо что-то биомедицинское, проводимое предельно медленно, а если, несмотря на медлительность, появится перспектива важного прорыва, то тема сразу закрывается.
…Либо политическая теология на темы противодействия догматическим глобальным угрозам, с заранее оплаченным выводом о том, что глоболигархия все делает верно.
— Но 4 года назад многое изменилось! — возразила Аслауг.
— Это ты сменила род занятий, — поправила Ликэ, — теперь ты интермедиат МАГАТЭ по связям с ядерной инженерией в Верхней Ливии, а наука для тебя стала хобби. Если же посмотреть на структуру науки изнутри, то не изменилось. Это надоело даже мне, и я дополнила свои темы сначала биокриминалистикой, а теперь еще кое-чем. Мы с тобой редкие случаи. А наука продолжает гнить, как дерево с корнями в отравленном грунте. Отравлена научная этика, потому что мы хлопали ушами, пока наши самые сволочные коллеги получали гранты за придание наукообразия всякому политическому бреду.
Аслауг энергично разрубила воздух ребром ладони.
— А что было делать? Объявить им джихад и взрывать тринитроглицерином?
— А мозг на что? — Ликэ выразительно постучала себя пальцем по лбу, — мы могли бы с легкостью торпедировать работу таких субъектов множеством способов. Мы могли бы вбрасывать конкурирующие темы, вытеснять и проваливать. Мы могли сливать самых бездарных и скандальных студентов и младших сотрудников в группы этих субъектов, наконец, мы могли бы подвергать их остракизму и креативному хейту. Но мы этого не сделали, и теперь почти вся наука Европы превратилось в трэшевую киностудию.
— Подожди, Ликэ! Ты действительно считаешь, что нам следовало превратить научное сообщество в гадючник вроде средневекового Ватикана?
— Да, поскольку без этого научное сообщество стало худшим гадючником.
— Ладно, — голландка вздохнула, — так или иначе, это не сделано, и шанс упущен.
— Вообще-то, мне кажется, что шанс не упущен, — возразил Юлиан.
— У тебя какая-то теория? — спросила Ликэ.