— Прости, — говорю я.
Позади меня тяжело дышат мои друзья, то есть Офелла и Юстиниан, а Ниса не дышит вовсе. Флакон у нас, и мы знаем, что с ним делать.
А это значит, что пора возвращаться домой.
Странно идти по пустой улице, странно думать, что минуту назад она была разрушена до основания. Странно, безумно странно, понимать, какая это хрупкая штука — мир, и как много в нем тех, кто просто хотел тепла.
Мы идем в полном молчании. Не потому, что нам грустно или мы проиграли, а потому что каждому есть над чем подумать. Но мне нравится, что мы думаем надо всем вместе, не разлучаясь.
Широкая, нетронутая улица с оградками, пристройками, гаражами, все это целое и настоящее, но я видел, как оно уходит под землю.
— Деконструкция нашего сюжета удалась бы, — задумчиво говорит Юстиниан. — Если бы прямо сейчас Офелла разбила флакон.
В этот момент Офелла, может быть от волнения, спотыкается, но Юстиниан ее ловит. Она говорит:
— Ты придурок.
Затем говорит:
— Спасибо.
И мы снова надолго замолкаем. Через некоторое время Нисе удается сказать:
— Мы слышали, как ты говорил с богом.
— Да, — отвечаю я. — Мой бог это я.
— Это было странно.
— Ага, — говорю я.
И думаю, что больше всего на свете мне сейчас хочется спать. Все мы очень вымотались. На сколько хватит нашего лекарства? Мы спасли мир? Нет, конечно, нет, но мы дали ему время, а это тоже много.
Никто из нас не чувствует себя героем, нам странно думать о том, что мы сделали что-то для всего мира, потому что мы делали все для Нисы. Она наш друг, и некоторое время она будет в порядке. Возможно, даже очень долгое время. А это, в конце концов, здорово.
Я улыбаюсь, и хотя мое сердце рвется от жалости к существам на другой стороне мира, я верю, что однажды всем нам станет уютнее в этой большой, разделенной надвое Вселенной. После того, как я едва не потерял папу, когда я думал, что мой бог меня обманул, мне казалось, что энтропия только растет. Но теперь я думаю о другом. Всякое живое существо умеет противостоять энтропии, так говорила учительница, живые системы сопротивляются хаосу и распаду. Мы противостоим. И это очень даже замечательно.
Я думаю, что у меня есть планы на будущее — я буду бороться с энтропией. Еще не знаю, каким образом, но обязательно буду.
— Я люблю вас, — говорю я.
— И я, — говорит Офелла.
— Да, безусловно, — говорит Юстиниан. А Ниса молчит, а потом останавливается, остается позади и через некоторое время кидается к нам со своей странной, нечеловеческой быстротой. Она нас обнимает, а потом говорит:
— Так уж и быть. Только давайте без сентиментальностей, ладно? Я не хочу туда возвращаться. Не будем откладывать дело в долгий ящик, коли меня сразу же, как придем, Офелла.
— Что?! Я?!
— Ты же медсестра и хочешь стать врачом.
— Но это огромная ответственность.
— В отличии от того парня с гайморитом, она не подаст на тебя в суд, — говорит Юстиниан.
— В отличии от того парня с гайморитом, от нее зависит судьба мира! И откуда ты вообще знаешь про историю с тем парнем?
— Я слежу за тобой.
— Что за история? — спрашивает Ниса.
— Кое-кто не умеет прокалывать пазухи. История довольно отвратительная, но тебе может понравиться.
Офелла толкает Юстиниана так сильно, что он едва не падает на асфальт.
— А ты дикая! И тем не менее, лучше это сделать тебе. Смотри, Ниса уже создала нам проблемы, я устроил перфоманс, Марциан опять отвечал за социальное взаимодействие, что, кстати, странно, пора и тебе проявить свою компетенцию.
— Вообще-то это я объяснила вам про минусовую реальность и украла кокон!
Я улыбаюсь, мне нравится, что они спорят и смеются. Это просто и как-то правильно, а сложного больше ничего нет. Есть только мы и ровная лента асфальта, которая никуда не девается. Я думаю, наверное, папе очень страшно, если он не знает, что такое стабильный мир. Я видел, как он может быть хаотичным, и мне не понравилось, и я не смог бы жить там.
Интересно, думаю я, папин мир похож на минусовую реальность, или он совсем, совсем другой?
Нас встречает мама, и у меня появляется странное ощущение, словно это ее дом, наш дом. Она обнимает меня, спрашивает:
— Все в порядке?
Я киваю и только потом замечаю папу. Он стоит, прислонившись к ограде, взгляд его блуждает по мне и моим друзьям. Он говорит: