— Молодцы.
Как будто уже знает, что у нас все получилось.
— С чего ты взял…
Но закончить я не успеваю, папа говорит:
— Вы смеялись.
Мы возвращаемся домой к Нисе, и теперь, когда я знаю, что Нису любят, пусть и неумело, все здесь кажется мне лучше и словно бы роднее. Пока мы едем в лифте, я спрашиваю у мамы:
— Вы поговорили?
Она кивает, но это удивительно похоже на отрицательный ответ.
— За разговор все не исправить и не решить. Но мы начали. Лучше расскажи, как все прошло у вас.
Я хмурюсь, смотрю на своих друзей.
— Это долгая история, — говорю я. — Но я ее расскажу. Попозже.
Мы приходим туда же, откуда парфянская часть наших приключений началась — в столовую. Странно видеть Кассия, сидящего на подушках. Он мрачный, а когда видит Юстиниана, то еще больше мрачнеет, но выражение его лица все же выдает затаенное волнение.
— О, все же вернулся. Я подумал: отправить сопляков на самоубийственное задание — отличная идея! Может, не придется больше видеть твою морду! Но нет, не повезло. Это, кстати, странно. Мне обычно всегда везет. Может, на тебя сейчас что-нибудь свалится?
И тут я понимаю, как похожа манера говорить у Кассия и Юстиниана. Они говорят о разном, но одинаково. Кассий кажется мне настоящим отцом Юстиниана, хотя они вовсе не похожи внешне.
Санктина и Грациниан стоят, я вижу, что они держатся за руки, впиваясь ногтями друг другу в кожу.
— Все в порядке, — говорит Ниса. — Рады?
— Пшеничка, милая, мы так любим тебя!
Санктина сохраняет молчание. Лицо ее ничего не выражает. Но, учитывая обычное содержание ее реплик, молчание и есть проявление любви.
Ниса хмурится, потом говорит:
— Несите шприц.
Санктина проходит мимо. Я вижу, как она едва заметно касается пальцами макушки Нисы. Так осторожно, словно Ниса сделана из хрусталя. Грациниан смотрит Санктине вслед. Думаю, она уходит не случайно. Они с мамой встречаются взглядами, но очень ненадолго.
Мы все садимся на подушки, и я глажу мягкие кисточки на их уголках.
— Ну! — говорит Кассий. — Хочу историю! Я сюда ради этого приехал! И еще, потому что Аэций сказал, что, может быть, мы будем убивать!
— Я такого не говорил, ты себе это придумал, чтобы мотивировать себя на поездку.
Мы сидим вокруг стола без ножек и ждем, все нервничают, и когда Санктина возвращается со шприцом, я вздрагиваю.
— Теперь давайте сделаем это побыстрее, — говорит Офелла. Она достает флакон, сильное, синее свечение кажется мне удивительно красивым. Мне приятно от мысли, что оно окунется в Нису и спасет ее, и нас всех.
Шприц большой, с золотым поршнем и цилиндром из тонкого стекла.
— О, это шприц моего прапрапрапрапрадеда! Ему вырвали зубы за одну неприятную махинацию с финансами! И до сих пор не позволяют их отрастить. Но он, к счастью, уже не пользуется этой антикварной вещичкой, купил себе современную капельницу с рычагом. Я думал, мы его выбросили.
— Нет, Грациниан, ты сказал, что он дорог тебе, как память!
— Совсем забыл!
Они оба смеются, приобретая нечто человеческое, и я понимаю, что они рады. Офелла берет шприц, кажется, она волнуется еще больше оттого, что шприц антикварный, красивый и явно дорогой.
Все, кто сидел, встают. Это происходит не потому, что момент торжественный или заиграл гимн. Просто все волнуются и усидеть на месте никак не получается. Кажется, мы еще больше раздражаем Офеллу. Наверное, если бы здесь не было папы и мамы, она бы всех выгнала, даже Кассия выгнать бы не побоялась, а тем более двух вечных, кровоядных существ.
Офелла осторожно открывает флакон, и я понимаю, что это самый напряженный момент из всех, гораздо напряженнее побега из дома Нисы, путешествия к изгоям, пробуждения в подземном саду и даже разговора с Матерью Землей.
Офелла тоже так чувствует, поэтому движения у нее медленные и осторожные. И хотя мы не столпились над ней (все стоят как можно дальше, почти у стен) Офелле от этого не легче.
— Ниса, — говорит она. — Подойди.
Но Ниса не подходит, пока Офелла не набирает полный шприц светящейся жидкости. Она вязкая, ничем не пахнет, и в шприц помещается все, что было во флаконе. Ниса говорит:
— Фу, гадость какая.
— Да, — говорит Офелла. — Приятного мало.
Наверняка, она радуется, что синие слюни скоро исчезнут из ее жизни навсегда. Ниса говорит:
— Пожелайте мне удачи.
Но говорю только я.
— Удачи!
Все остальные стоят неподвижно, смотрят, и момент оттого кажется невероятно торжественным, а он на самом деле вовсе не такой. Просто все боятся. Грациниан и Санктина снова хватаются за руки, папа обнимает маму, Кассий складывает руки на груди, а мы с Юстинианом стоим к Офелле ближе всех, даже чуть наклоняемся к ней.