Как отмечает другой хронист того времени, доминиканец Бернар Ги, который тоже был инквизитором, король «не ожидал иного суда от церкви, хотя тогда в Париже присутствовало два кардинала».[632]
Все хронисты того времени особо выделили решимость, спокойствие и смелость Жака де Моле и Жоффруа де Шарне во время казни, а продолжатель Гильома де Нанжи, как и другие, отметил восхищение и изумление публики. Стихотворная хроника Жоффруа Парижского вводит новую тему, упоминая слова, которые Жак де Моле произнес на костре. Этот текст, написанный современником, королевским клириком, видевшим эту сцену, — произведение непосредственного свидетеля. Сначала Жоффруа пересказывает то, что Жак де Моле сказал перед кардиналами. Тот защищал орден, утверждая, что тамплиеры были добрыми христианами, которые никогда не бежали от врага и принимали смерть во имя Бога, справедливости и «честности». Потом следует рассказ о костре:
Магистр, увидев, что костер готов,
Разделся безо всякого страха.
И, как я видел, он,
Совсем нагой в своей рубахе,
Стоял свободно и выглядел достойно;
Ни на миг он не задрожал,
Как добивались от него и чего желали.
Его взяли, чтобы привязать к столбу,
И он без боязни позволил себя привязать.
Ему связали веревкой руки,
Но он сказал им так: «Сеньоры, по крайней мере
Позвольте мне соединить ладони
И обратить молитву к Богу,
Ибо настало время и пора.
Я вижу здесь свой приговор,
Где мне надлежит добровольно умереть;
Бог знает, кто виновен и кто грешен.
Вскоре придет беда
Для тех, кто несправедливо осудил нас:
Бог отомстит за нашу смерть.
Сеньоры, — сказал он, — знайте, не умолчу,
Что все, кто делал нам вред,
Понесут страдание за нас.
В этой вере я хочу умереть.
Вот моя вера; и прошу вас,
Чтобы к Деве Марии,
Каковая родила Господа Христа,
Обратили мое лицо».
Просьбу его выполнили.
И смерть приняла его столь мягко,
Что все изумились.[633]
Далее в свою очефедь на костер поднялся Жоффруа де Шарне, вознеся хвалу магистру, ставшему мучеником. Жоффруа Парижский написал стих и об этом и от широты душевной добавил, что близ костра находился еще третий тамплиер, но сожжен он не был — это был тамплиер, признавший заблуждения и преступления ордена; его отвели обратно в тюрьму. Это ничуть не снижает ценности данного свидетельства, в отношении которого читатель отметит, что оно написано осторожно. Конечно, одна фраза намекает на проклятие. Но Жак де Моле только вызвал своих гонителей на Божий суд. В поэме Жоффруа Парижского он также не показал и тени раскаяния. Чтобы найти последнее, надо обратиться к третьему рассказу, более позднему, в отношении которого мы уже имели возможность заметить, что автор иногда присочиняет — к рассказу Виллани, флорентийского хрониста, получившего свои сведения от родственника, который находился тогда в Париже:
Магистр Храма поднялся и громко потребовал, что бы его выслушай. Когда народ притих, он отказался от своих прежних речей и заявил, что приписанные им грехи и ересь - чистые выдумки и что орден тамплиеров всегда был святым, праведным и благочестивым, но сам он заслуживает смерти, которую и хотел бы спокойно перенести, ибо из страха перед пытками и подавшись уговорам короля и папы сделал признание, уступив их обману.[634]
Опять-таки из этого осторожного свидетельства, уже упомянутого в связи с проблемой пытки, невозможно извлечь какие-то новые сведения: Жак де Моле сделал признания - это факт, и этого он не мог отрицать. Автор текста намекает, что магистру что-то обещали (король? Его советники? Папа?) и обманули. Это всё, но это уже много в том смысле, что Жак де Моле признал ошибочность избранной им тактики защиты. Если Виллани говорит правду. Но почему бы нет?
Виллани указывает также на один факт, к которому надо отнестись серьезно:
Примечательно, что в ночь после мученической кончины магистра и его товарища братия и духовные лица собрали их останки, как святые реликвии, и поместили их в священном месте.[635]
Эту фразу надо соотнести с сообщением из «Больших хроник Франции», посвятивших этому костру всего четыре строки, но уточнивших, что «их кости были сожжены и кости обращены во прах».[636] Как будто королевская полиция опасалась, чтобы не случилось того, о чем пишет Виллани. Может быть, она вмешалась недостаточно быстро?
Эти свидетельства еще принадлежат истории, но уже видно, какой богатый материал они дают для легенды.
Вернемся к костру. Он был устроен на островке у оконечности острова Сите, ниже Королевских садов. Этот сад доходил до нынешнего Нового моста, а на оконечности ныне находится сквер Вечного Повесы, в то время не существовавший. Островок принадлежал не королю, а аббатству Сен-Жермен-де-Пре. В последующие дни Парижский парламент, верховный суд королевства, вынес постановление в ответ на ходатайство аббата Сен-Жермена, уточнив, что король не намеревался никоим образом посягать на права аббата, «велев сжечь двух человек, прежде бывших тамплиерами, на острове Сены, соседствующем с оконечностью нашего сада, между оным нашим садом с одной стороны реки и домом монахов — братьев ордена Святого Августина Парижского с другой стороны, в коем он имел юрисдикцию высшей и низшей руки».[637]
Этот островок находился рядом с королевскими садами, на месте современных набережной Орфевр и площади Дофин, а не на оконечности Сите; в XIV в. его назовут «Еврейским островом».
Доска, которую сегодня можно видеть под лестницей, спускающейся с Нового моста в сквер Вечного Повесы, находится не там, где надо, но какое это имеет значение. На ней сделана следующая надпись:
Легенда об ордене Храма или легенда о Моле?
В 1363-1364 гг. Джованни Боккаччо, хорошо известный автор «Декамерона», но также автор книги «О несчастьях знаменитых мужей» (De casibus Virorum Illustrium), посвятил одну главу (главу XXI) своего нравоучительного произведения тамплиерам. Эта книга Боккаччо была переведена на французский Лораном де Премьерфе в начале XV в. под заглавием «О происшествиях в благородными мужами и женами» (Des cas des nobles hommes et femmes);[638] этот перевод в версии 1409 г. имел большой успех — известно восемьдесят его рукописей, часто богато иллюстрированных. Одна из его иллюстраций изображает тамплиеров на костре, и во многих библиотеках есть ее экземпляр. Это произведение на примерах знаменитых людей раскрывает тему колеса Фортуны, на котором поднимаешься очень высоко, прежде чем упасть очень низко. Какой пример лучше, чем возвышение и падение тамплиеров! Боккаччо кратко пересказывает историю ордена от его зарождения, очень незаметного, за которым последовал необыкновенный взлет, когда «начали окружать особо нарочитым почетом сан магистра». Тут-то первоначальный идеал и был утрачен: «И определенно, что праведность тамплиеров уменьшалась по мере того, как крепло их могущество». Боккаччо уделяет много места образу Жака де Моле, упоминая о его происхождении, его вступлении в могущественный орден, его возвышении в должности до магистра, а потом о его конфликте с Филиппом Красивым. Подробно рассказав о казни пятидесяти четырех тамплиеров, сожженных в Париже в мае 1310 г., он возвращается к «злосчастному» (mescheans) Жаку де Моле и описывает его смерть — его негодование по поводу «суда» кардиналов и расправу над ним. Итальянский автор ссылается на своего отца, флорентийского купца, который во время этих событий находился в Париже.[639]
633
Притом Жоффруа Парижский порой высказывает разные суждения о тамплиерах; похоже, он колеблется в своем мнении о них: «Я бы предпочел говорить о чем-то другом; это дело мне не нравится. Чем больше дерьмо ворошишь, тем сильней оно воняет. Я не хочу слагать стихи о таких людях», стихи 3615-3629; но в другом месте он пишет: «Неизвестно, кто говорит правду и кто лжет […]. Вполне можно обмануть Церковь, но ни в коем случае невозможно обмануть Бога. Больше я ничего не скажу. Кто захочет, продолжит», стихи 5766-5770.
634
637
638
Boccaccio, Giovanni. De casibus Virorum Illustrium //