Мы пообещали ему всё, чего он хотел. Разумеется, мы покинем Чехословакию! Да и что нам было делать в этой пустынной местности, где не видно никакого жилья? Попросили только, чтобы он дал нам немного отдохнуть на травке. И он проявил недобросовестность, решил уехать домой. Сел на поезд – и уехал! Ура!
В одном вагоне с нами ехал какой-то еврей, он вышел там же, где мы. Бродячий торговец. Из тех, что в узелке на палке носят всякую всячину на продажу. Помню его бледное лицо, длинные пейсы. Евреи в Восточной Европе носили очень длинные черные пальто, сапоги и ермолки. Этот человек слышал наш разговор с чехословацким полицейским. Он заговорил с нами на идише, и я ему ответил, поскольку знал немецкий: я сказал, что мы политические ссыльные, просили убежища, а эти негодяи нас выслали. Он стал нас предостерегать, опять-таки на идише, чтобы мы не ходили в Венгрию, потому что сам он местный и хорошо знает: всех, кого туда выгоняют, венгры высылают обратно в Чехословакию и единожды, и дважды, и трижды, и здесь то и дело находят трупы этих людей. Венгерская граница в самом деле там, где яблони, на которые указал нам полицейский, а за ними ручей, и главное – не переходить через этот ручей. Он посоветовал нам пройти километров десять вдоль границы до словацкой деревни, а там нас подберут коммунисты.
Этот еврей, бедняк-разносчик, вовсе не был коммунистом. Ему не было никакой пользы от каких-то там политических эмигрантов, но он видел, как чехословацкий полицейский выгонял нас из страны. И он нам помог. Сам он при этом нарушал закон и ставил себя под удар. Совсем молодой человек, года двадцать два – двадцать три, не больше, проживал он на границе и был так беден, что не мог нанести серьезного экономического урона Чехословакии. Еврейский народ жил в рассеянии уже тысячи лет, и многие его представители сочувствовали тем, кто оказался в беде. Мы были не местные, не говорили на его языке, а он пошел на риск и помог нам советом!»
Разносчик исчез. Молодые люди пустились в долгий и нелегкий путь. Заметили придорожное распятие и решили заночевать у его подножия, спрятавшись в густой траве. Уснули, сморенные усталостью. Ночью проснулись в своем укрытии от стука телег, скрипа колес и звука голосов. Жак, понимающий несколько языков, явственно слышит голоса, но не разбирает ни слова. Тюремные впечатления еще свежи в памяти: а что, если это цыгане? Молодые революционеры всполошились. Они, конечно, довольно костлявые по сравнению с тем священником. И потом, голоса звучат спокойно; навострив уши, они различают скрип плохо смазанных колес двух телег; люди, едущие на телегах, перекликаются вполне дружелюбно. Постепенно шум всё тише, голоса всё дальше. Цыгане-«людоеды» проехали мимо, хотя, возможно, это были и не цыгане, и не людоеды.
Трое беглецов проспали до зари и вновь зашагали вперед, как вдруг появился человек с ружьем и знáком подозвал их к себе. Это был чехословацкий пограничник. Троица попыталась его разжалобить. Объяснили, что они из Польши, что их преследовали за политику. В доказательство предъявили обвинительные приговоры, которые у них были с собой. Пограничник немного понимал попольски. Он молча осмотрел их и спросил:
– Вы обедали? Жена вчера наварила слишком много борща. Можете поесть.
Трое молодых людей умылись в опрятном домике, и толстуха жена пограничника накормила их горячим борщом. Рада говорила по-украински и легко нашла общий язык с супругами. Завязался разговор. «В гостиной были всякие мелочи, которые я узнал, потому что видел такие раньше на стенах польских музеев. Фигурки из хлебного мякиша, типичные тюремные поделки. Такие искусно лепили заключенные в российских тюрьмах; их привозили домой после освобождения многие поляки, отсидевшие срок за борьбу за независимость Польши. Надо сказать, что бурый, плотный мякиш русского хлеба похож на гончарную глину. В советских тюрьмах я не видел художественных поделок из такого мякиша, видел только вылепленные из него шахматы.
Мы тут же спросили у пограничника, не сидел ли он в российской тюрьме, но он не ответил – мы так этого и не узнали. Мы жадно набросились на борщ, согрелись, нам щедро отрезали по ломтю хлеба. Потом чехословак повторил нам то, что прежде сказал еврей. Неподалеку находится деревня, в которой есть коммунистическая организация. Может быть, нам там помогут. Он проводил нас до границы. Широким жестом махнул рукой налево, указывая, где Венгрия, а сам тем временем шепотом объяснил, как идти, чтобы туда не угодить. Такую военную хитрость он придумал на случай, если за нами кто-нибудь наблюдает, чтобы самому не попасть под удар. Налево лежала Венгрия, направо – камень и дерево, которые послужат нам ориентирами, а там дальше – деревня, в которой есть коммунисты.