Целью Коминтерна, Коммунистического интернационала, было установление во всех странах нашей планеты коммунизма, единственного в мире справедливого общественного устройства. Капитализм и коммунизм были несовместимы, и мы знали, что с их сосуществованием можно мириться только до тех пор, пока капитализм сильнее. Интернационал, основанный по инициативе Ленина в 1919 году, объединял все марксистско-ленинские партии в мире. Это была очень важная организация, очень хитро задуманная. После большевистского переворота 1917 года и Первой мировой войны у Ленина возник замысел заставить все мировое рабочее движение плясать под его дудку. И очень быстро организовались коммунистические партии: они были образованы из социалистических и социал-демократических. Например, французская компартия родилась на конгрессе в Туре в 1920 году.
Штаб-квартира Коминтерна находилась в Москве – в столице “первого в мире государства рабочих и крестьян”, на безопасном расстоянии от полиции капиталистических стран. Классовый враг не мог засылать туда своих шпионов. Разумеется, теоретически советская компартия тоже подчинялась Коминтерну. На практике всё было наоборот. Очень быстро стало ясно, что на самом деле Коминтерн починяется советской компартии. Так что компартии всего мира оказались в подчинении у Центрального комитета советской коммунистической партии, иными словами, у советского правительства, и были, в сущности, агентами Москвы.
Москва, таким образом, совмещала две роли: столица империалистической и националистической державы, она в то же время была центром движения за интернационализм, притязающим на установление социальной справедливости во всем мире. И постепенно, незаметно для большинства коммунистов, возглавлявший это движение Коминтерн превратился в орудие советского империализма.
Почему я так подробно об этом говорю? Да потому, что, оказывается, французскую компартию не зря во Франции обзывали “иностранной партией”! Да, в таких странах, как Франция, Германия до Гитлера или Англия, проводились вроде бы независимые съезды компартий, и центральный комитет и генерального секретаря они выбирали себе сами. Но на самом деле, чтобы избрать кого бы то ни было, требовалась санкция Политбюро советской компартии, то есть сначала Ленина, потом Сталина и так далее вплоть до распада СССР. Жорж Марше мог оставаться на своем посту, пока это дозволяла Москва. С Робером Ю после падения Советского Союза дело уже обстоит иначе, потому что французская компартия больше не получает субсидий из Москвы, так что от Москвы она не зависит. Впрочем, официально Коминтерн был распущен в 1943 году, во время Второй мировой войны, по тактическим соображениям, когда СССР стал союзником демократических стран. Но на самом деле он продолжал существовать под именем Коминформбюро. В мое время секретные службы зависели от трех организаций – от Коминтерна, ГРУ (Главного разведывательного управления, органа управления военной разведкой в СССР) и ГПУ-НКВД (политической полиции). Как правило, эти службы действовали независимо, но иногда агента на время переводили из одной службы в другую. Я, например, был завербован Коминтерном, но со временем понял, что меня временно «уступили» вооруженным силам. Конечно, не напрямую, а через посредников. Географически секретные службы распределялись по трем регионам: Восток, Европа и Америка. Африка в те времена была еще слишком далеко.
В недрах Коминтерна существовали так называемые национальные секции – английская, французская, немецкая и другие. Сам я был подчинен отделу, который назывался ОМС – отдел международных связей. Там работали “надежные” ребята – молодые, преданные делу, дисциплинированные и прежде всего полиглоты. А я как раз был полиглотом. Я знал много языков и ездил на задания с разными паспортами. Считалось полезным “говорить на языке своего паспорта”, как выражались в Коминтерне.
В употреблении были два типа документов. “Малый”, “временный” паспорт был нужен для выезда в ближние страны, Финляндию или Швецию. Если задание оказывалось рассчитанным на долгий срок, в этой стране агент встречался с неким товарищем, как правило незнакомым, который передавал ему совершенно другой паспорт; встречи происходили в кафе или другом публичном месте. Главное, нельзя было ехать дальше с тем паспортом, на котором стояли отметки Советского Союза. Этот второй, “настоящий” паспорт часто бывал выписан на имя реального человека. На нем просто меняли фотографию. Имея при себе этот паспорт, я должен был знать назубок биографию “моего” подставного лица: из какой он семьи, где учился, что с ним было, всякие подробности. Каждый раз я заучивал всю его жизнь. Когда на задании останавливался в гостинице, заполнял карточку согласно этим сведениям. Если бы кто-нибудь стал проверять, то убедился бы, что в таком-то городе на такой-то улице действительно живет Жак Дюпон, или Джон Смит, или Хуан Гонсалес.