— Разве нашу землянку так трудно найти?
— Водку найти легче, — ответил Казис и снова улыбнулся. — Наши землянки, Яша, давно тут из моды вышли. Сейчас в Литве в моде другие землянки…
— Какие? — выпучил глаза Меламед.
— Я тебе это позже объясню. А сейчас — вперед к победе коммунизма! Только не забудь своему водителю сказать, чтобы где-нибудь на выезде остановился. Надо заправиться…
— У Абы полный бак, — заверил Вайшнораса Меламед. — Он только вчера залил сто литров.
— Это, Яша, очень хорошо, но я бензин и солярку пока не пью.
На выезде из города Цесарка остановил машину, купил в придорожном магазинчике бутылку финской водки, итальянскую минеральную воду, буханку хлеба, загрузил все в багажник, и форд-транзит взял курс на Рудницкую пущу.
Живчик Вайшнорас приготовился было к долгому разговору, но Жака быстро укачало, и вскоре его негромкий прерывистый храп слился с мерным гулом мотора.
Проснулся Меламед на асфальтированной стоянке возле самой пущи.
— Дальше проехать нельзя, — как по громкоговорителю возвестил Цесарка. — Придется топать пешком.
Они высадились, выгрузили из багажника еду и напитки и по просеке побрели в глубь леса.
Впереди вразвалку шел широкоплечий, длинноногий Казис, за ним едва поспевал сухопарый Меламед, а замыкал цепочку Аба с сумкой, набитой провизией.
Своей строгостью и величием пуща напоминала необозримый храм. С высоких, как античные колонны, мохнатых деревьев, размахивая тяжелыми крыльями, то и дело взмывали беспокойные птицы с ярким оперением; дорогу перебегали суетливые зайцы; из зарослей орешника, высекая копытами дробь и пыля упавшей с сосен хвоей, выпрыгивали боязливые косули; ветер, как заправский органист, играл в густой, обрызганной солнечными лучами листве свои фуги, и все вокруг вторило ему немолчным гудом.
— Ты уверен, что мы идем правильно? — после тщетного кружения по гудящей пуще осведомился Жак.
— Идем мы, Янкеле, правильно. Мы всегда правильно шли. А найдем ли то, что ищем, вот это б-а-а-льшой вопрос… — протянул Вайшнорас. — Сейчас в Литве все изменилось. Даже в пуще…
— Ты это про что? — отозвался Жак.
— Про землянки… Мы с тобой против кого боролись?
— Как против кого? Против немцев… — сказал Меламед и поправился, — ну, против фашистов.
— Это ты так думаешь, а на поверку вышло — против независимой Литвы. Русские, то есть советские, были оккупанты, мы с тобой — еврей и литовец — их пособники, а немцы, оказывается, — освободители от кремлевского ига...
— Постой, постой! Я чего-то тут не понимаю.
Вайшнорас вздохнул и, с робкой надеждой косясь на Меламеда, выдавил:
— Вот, вот… Без пол-литра тут ни хрена не поймешь. Давай сделаем привал и разберемся.
Он вынул из рюкзака клеенчатую скатерку, расстелил ее, поставил бутылку и несколько бумажных стаканчиков, нарезал хлеб, достал двух копченых лещей и шмат свиного окорока.
— Ого! А говорил — надо заправиться, — подначил его Меламед.
— Лишней водки никогда не бывает.
— Так что — послушать тебя, выходит, мы сюда зря поехали? — спросил Жак.
— Так, брат, и выходит. Патриоты-лесничие наши землянки на дрова разобрали, землей засыпали. Если что и найдем, то какой-нибудь бункер лесовиков, которые с Красной Армией воевали. Сегодня — они герои; в чести не наши, а их имена. — Вайшнорас закашлялся, долго и судорожно заглатывал воздух, пока не перевел дух. — Твое счастье, что ты смылся и чистеньким остался — в партии не состоял, не привлекался, родственников имел не за границей, а в Понарах… А я столько пятилеток ишачил. Мне некуда было драпать. Не было у меня Израиля. Выпьем!
— После операции на сердце воздерживаюсь, — сказал Жак. — Аба поддержит.
— Я — за рулем, — перестраховался Цесарка. — Но один стаканчик могу.
— От одного глотка, Яша, сердце не остановится… За встречу!
Меламед выпил, вытер ладонью губы, ухнул, как сова.
— Закуси. Или у вас на свинину табу?
— Я не ем, — сказал Меламед.
— А когда-то в этой пуще ты ее за обе щеки наворачивал, брат, — только подавай…
— Тебе, как я вижу, несладко. Пенсию хоть получаешь?
— Слезы…— пробасил Казис и пропустил стаканчик вне очереди. — Сейчас таких, как я, в Литве не жалуют. Откуда мне было знать, когда я пускал под откос поезда, что через полвека и вся моя жизнь полетит под откос, что надо было бороться не с немцами, а с русскими. Кто мог предвидеть, что дорога к светлому будущему ведет не из советской землянки, а из послевоенного бункера. Кто мог знать…
Меламед слушал Вайшнораса, и сочувствие смешивалось у него с недоумением. Как же не радоваться тому, что Литва свободна и от тех, и от других оккупантов. Казису, храброму минеру, в той Литве с ее райкомами, КГБ и праздничными шествиями мимо кумачовых трибун, конечно, жилось лучше. Но разве довольному своей участью рабу дано судить — что лучше?