Изабелла. Ах, монсеньор! Если бы английские леди знали, что вы в плену, я уверена, они продали бы золотые кольца и булавки, чтобы освободить мессира Сиварда.
Сивард. Если бы английские леди увидели владелицу замка, которая держит меня в плену, они решили бы, что я о них забыл.
Изабелла. Как, рыцарь? Они такого дурного мнения о вашем постоянстве?
Сивард. Сударыня! Какой Амадис сохранил бы верность, увидев ваши прекрасные глаза? Все рыцари Круглого стола...
Изабелла. Ах, избавьте меня от лести! Узнаю вас, предводителей вольных отрядов. Когда вы не в состоянии больше рыскать по стране, угоняя быков и лошадей, тогда вы снисходите до нас, бедных девиц, и стараетесь прельстить нас учтивыми речами.
Сивард. Увы! Бедная рыцарская вольница! Все-то нас бранят. Дамы смеются над нами потому, что мы круглый год на конях, со шлемом на голове, и нам некогда обучаться нежному языку любви. Рыцари, из тех, что чаще одеваются в шелк, чем в железо, покоряют сердца красавиц, которых они не посмели бы оспаривать у нас с копьем в руке.
Изабелла. Что касается языка любви, мессир Сивард, то вы доказываете, что у вас хватило времени научиться ему.
Сивард. О, когда бы небу угодно было, чтоб я показался вам красноречивым!
Изабелла. Оставим это, монсеньор. Вы ведь знаете, что я невеста, и мне не следовало бы прислушиваться к нежным словам, которые вы мне говорите.
Сивард. Невеста! А разве это обещание нерушимо?
Изабелла. Нерушимо? Этого я не могу сказать.
Сивард (в сторону). Город взят! (Громко.) Возможно ли?..
Изабелла. Я могу нарушить его... но при одном маленьком условии.
Сивард. При каком? Говорите, ради пресвятой девы!
Изабелла. Условие заключается в том, что если я не выйду за мессира де Монтрёйля, то мое поместье в Артуа — а оно составляет все мое состояние — перестанет мне принадлежать.
Сивард (в сторону). Черт побери!
Изабелла. Что с вами, монсеньор? Вы как будто... несколько смущены?
Сивард. Нет, но... поневоле чувствуешь себя несчастным... когда... когда... Престранное, однако, условие... Кажется, сегодня что-то запаздывают с обедом. Мне не терпится отведать оленя, которого вам прислали.
Изабелла. Сейчас позвонят.
Сивард. Вот мессир д'Апремон идет по галерее... Кажется, он сделал мне знак, он зовет меня. (Уходит.)
Изабелла. Ха-ха-ха! Куда девалась вся его учтивость? Моя выдумка сразу оборвала нить его любезностей.
Марион. Он действительно отважный рыцарь, если смеет притязать на руку девицы, владеющей крупным дворянским леном! Какой-то атаман грабителей, у которого только и состояния, что конь да старые латы.
Изабелла. Замолчи! Мессир Сивард — дворянин, и тебе не пристало дурно отзываться о нем.
Марион. Дворянин! Такой же, как вся эта голь, тотчас же выдумывающая себе герб, как только ей удается собрать вокруг себя десяток вооруженных негодяев. Право, я предпочла бы принимать ухаживания этого бедняги Пьера, которого вы прогнали.
Изабелла. Кажется, я раз навсегда запретила тебе говорить о нем.
Изабелла и Марион уходят.
КАРТИНА ПЯТНАДЦАТАЯ
Поляна в лесу с большим дубом посредине. Ночь.
Брат Жан, Симон, Мансель, Бартельми, Тома, Моран, Гайон, Оборотень, крестьяне, разбойники.
Оборотень (брату Жану). По заслугам и честь. Досточтимый отец! Садитесь сюда, под этот дуб, на сноп соломы. Ей не сравниться с прекрасными резными креслами вашего аббатства. Но это все, что мы можем предложить. (Остальным). А вас я приглашаю последовать моему примеру. (Садится наземь, остальные тоже.) Не бойтесь, нас не застигнут врасплох. Я сам расставил волков — они хорошие сторожа: надо быть большим ловкачом, чтобы провести их.
Брат Жан. Возлюбленные дети мои и земляки! Я вас созвал сюда, чтобы условиться, как нам действовать. Я призываю всякого высказать то, что он считает за лучшее, открыто заявить о том, что он считает правильным. Но раньше узнаем, что делают крестьяне в других деревнях. Где наши друзья из Жене?
Тома. Досточтимый отец и вы все, господа и друзья мои! Должен вам сообщить, что весь честной народ в Жене, крестьяне и обыватели, готовы свернуть шею мессиру Филиппу де Батфолю и в случае нужды помочь вам сделать то же самое и с вашими господами. Спросите вон тех трех — они из Жене, — солгал ли я вам хоть в чем-нибудь.
Трое крестьян. Да, это верно. Мы рады свернуть ему шею.
Брат Жан. Есть у вас оружие?
Тома. Хватит на всех. Я накупил мечей и пик и все это запрятал в яму под скалой, хорошенько обернув, чтобы не заржавело.
Брат Жан. Вот это хорошо. (Другим крестьянам.) А вы, кажется, из Бернильи, вы из Ласурса, а вы...
Крестьяне. Мы из Валь-о-Корнье.