А теперь вернемся немного назад и расскажем обо всем по порядку. Началось все еще тогда, на Геликарриере. Уже тогда Гарри заметил нити подчинчющего заклинания на Локи, и, недолго думая, снял его. О… Бог Обмана был не просто зол. Он был в ярости. Это просто не создавалось никакими объяснению — чтобы он, Бог Лжи, был обманут жалким подобием настоящего бессмертного Титана!.. Локи прекрасно помнил, как увидел яркую изумрудную вспышку, пролетевшую мимо него и угодившую точно в голову его давно знакомого аса, которого он даже мог считать приятелем и как это самый ас упал замертво. Сейчас эта вспышка была сравнима разве что с глазами одного мидгардского чародея в моменты его веселья. Такая же неестественно-яркая, внушающая ощущение, будто в затылок дышит сама Смерть, положив на плечи свои ледяные пальцы. Локи замер лишь на одно мгновение, — одно крохотное мгновение, — но и этого Таносу оказалось достаточно для оглушения Бога и… и что дальше? Дальше была темнота. А еще Локи помнил, как его пытали. Прекрасно помнил. Он понимал, что для того, чтобы этот водоворот боли и тщательно подавляемого страха прекратился нужно было лишь сказать Таносу заветное «да», что для избавления нужно было лишь поклясться Титану в верности, но… Но всегда есть это чертово «но». В случае Локи этим самым «но» была его гордость. Бог Лжи и Обмана никогда не прогнется под недалекого безумца, столь наивно верящего, что главный здесь он.Никогда. Локи видел, что Безумным Титаном управляют. Что он лишь очередная марионетка кого-то, кто куда опаснее, чем любой Нукассан. Что Локи тоже хотят сделать лишь жалкой куклой в руках умелого чревовещателя. А потому Локи держался. Держался, даже когда в его теле перемололи по одной каждую косточку. Держался, когда его рвали голыми руками, развивали его кожу ногтями, когда туры и ножом ковыряли раны и сыпали на них различные смеси. Держался. Жаль, что он не был достаточно крепок, чтобы однажды не дать слабину. В его голове лишь мелькнула одна неслышная даже для него мысль о том, что можно было бы присоединиться к Титану и его хозяину, и этот самый хозяин слишком легко сумел захватить его разум, слишком ловко ухватил эту мысль, слишком быстро и незаметно опутал его нитями заклинания. Лишь. Одна. Мысль. И он уже был верной собачкой этой твари, был готов прибежать по первому же зову, был готов принести в зубах кость отца. Лишь. Одна. Мысль. И он стал безвольной марионеткой для великолепного марионеточника. Бог ощущал, как его разум все сильнее опутывали толстые стальные цепи, лишая возможности мыслить, лишая воли, лишая жизни. И это были самые страшные в его жизни месяцы, ведь каждое мгновение своего существования — не жизни — он боролся за свою душу. Эта вечная борьба, в которой нельзя было расслабиться ни на мгновение, убивали его изнутри. Вечный бой с цепями лишь отсрочивал неизбежное. Отсрочивал полную потерю личности. В голове прояснилось лишь немного, когда он впервые увидел эти глаза, слишком напоминающие вспышку того заклинания, от которого веяло смертью. И Локи изо всех сил вцепился в этого странного мидгардца. Цепи на его разуме будто опасались этого смертного, они слегка ослабляет хватку в его присутствии, Локи мог немного влиять на собственные мысли, а потому медленно, но верно расшатывал звено цепи. С каждым часом в компании необычного мага Локи уничтожал звенья все быстрее, все легче и споокойнее. Цепи просто не смели сопротивляться в присутствии этого странного существа, которое вызывало в них чтото странное, будто… узнавание. Но Локи решил не тратить силы на размышления о смертном, сосредоточившись на освобождении. Однако маг явно имел на него другие планы, появляясь на Геликарриере. Локи сразу понял, что это именно он — последние звенья просто замерли, до этого извиваясь змея и и захватывая над ним контроль, а тело вновь ощущалось, как прежде. А затем… затем чародей просто взмахнул рукой, и Локи ощутил, как ненавистный контроль неизвестного существа, принявший форму цепей, пропал. Цепи просто осыпались пеплом в его подсознании, окончательно возвращая контроль и тело. Локи ощущал, как измученный вечной битвой разум стремительно погружался во тьму, стремясь отдохнуть хотя бы немного, и как бы Бог не сопротивлялся, последним, что он увидел, были яркие изумруды глаз. Локи был уверен, что если бы Смерть имела цвет, то он был бы именно таким. А потом мидгардец… — «Гарри» — мягко поправлял его чародей, — потом Гарри предложил немного развлечься. И Локи со скрытым облегчением ухватился за эту идею. Сейчас веселье было ему просто необходимо. Однако мощь волшебника потрясала. Если до этого Локи считал мальчика лишь смертным, обладающим сильной магией, то сейчас… сейчас Гарри Джеймс Поттер поднялся однозначно куда выше в его списке важных и потенциально опасных существ. Локи первым предложил вновь поиграть. В этот раз уже с асами, и мальчик мгновенно согласился, будто он тоже смертельно устал от скуки и вечного боя. Локи был интересен этот маг. Было интересно, что еще он умеет. Хотелось понять, о чем он думает, почему он смотрит так понимающе, хотелось оставить его себе, как самую интересную виденную им когда-либо игрушку. Локи мог сбежать из Асгарда в любой момент. Его разум больше не был ограничен тем ублюдком, и он мог просто уйти из родного мира в любое мгновение, стоило лишь пожелать. Он смог бы за мгновения составить план побега, запасной план и запасной план запасного плана со всеми подпунктами и мысленными пояснениями, но… было любопытно, что же будет делать смертный. Действительно ли решит помочь ему? Действительно ли окажется гениальным актером? И смертный, — «Гарри» — мягко поправил себя Локи, — не подвел. Бог с восхищением наблюдал за ним. Продемонстрированная ошеломляющая сила, слишком тщательно для импровизации подобранные слова, слишком естественное поведение, слишком, слишком, слишком… Локи никогда не восхищался кем-либо так, как этим мидгардским мальчиком. И никогда не сожалел о чем либо так, как сожалел о его смертности. Чародей был забавным. И непредсказуемым. Даже слегка безумным, иначе как объяснить его безрассудство и наглость перед Богом? Локи искренне сожалел, что этот мальчик был лишь очередным смертным. Хотелось верить, что все эти понимающие взгляды, что эта усталость в движениях, что эта надежда на развлечения не просто насосное, что он действительно живет уже не первую сотню лет, но… но Локи проверял, мальчик был лишь обычным человеком. А значит, все это ему мерещилось. Мерещились эти взгляды, мерещилось поведение, мерещилась подоплека в его поступках. Он лишь выдавал желаемое, выдавал желание, чтобы его кто-то понял, выдавал это чертово желание за правду. Почему-то от осознания того, что все это было ложью, пусть и ложью его уставшего разума, на языке оседала горечь, а в груди сворачивалось комьями что-то отвратительно-тянущее. Локи хотел закончить это все. Хотел просто избавиться от этого чувства горького разочарования на кончиках пальцев, хотел избавиться от этих ярких изумрудов вместо глаз, хотел убить в себе этот гребаный холод и одиночество, но… Казалось бы, мальчик рядом. Вот он повернулся к тебе спиной, так глупо и наивно, вот же он. Вот кинжал в ножнах, вот рядом лежит простой нож, вот неподалеку валяется ручка — вонзи в него кинжал, ударь ножом в спину, порта чертовой ручкой глотку, ну же, тебе ведь не впервой, так чего же ты ждешь? Но… от осознания того, что эти глаза вновь потухнут, как тогда, в Штутгарте, что теплая, обжигающе-человеческая кровь подается по его коже, что мальчик не будет кричать, — только не он, — что… что в этих глазах он не увидит ярости или отчаяния, — что не увидит в них ничего, кроме разочарования и молчаливого укора… от осознания всего этого в груди зарождалось глухое раздражение. И Локи раз за разом почему-то отводил руку с оружием от спины чародея, не видя его понимающей и слегка теплой улыбки, отдающей светлой грустью по чему-то давно прошедшему. От того, что он не мог убить какого то смертного, ярость топила разум. Хотелось кричать, хотелось убивать, хотелось уничтожить его так быстро, чтобы он просто не успел посмотреть с этим ебаным разочарованием своими хуевыми глазами, но… но Локи понимал, что это не поможет. Что горечь все также будет хрусталь на зубах, что раздражение и злость на самого себя никуда не денется, что это ничего не изменит. Что этот гребаный до обидного смертный чародей с глазами цвета жидкой смерти никуда не денется, что этот понимающий взгляд будет мерещиться ему до самого конца. И Локи, сжав зубы, снова и снова отводил руку со скипетром от спины в очередной раз столь глупо подставляющегося мага, в очередной раз не видя его горькой и все такой же печальной улыбки. Комментарий к Глава 14. Этим холодным утром, пахнущим кофе и дождем, все закончится. Решила, что пора переходить к Слэшу. Пока что полунамеки, так, сожаление и восхищение, но все начинается с малого... не будут же они едва познакомившись целоваться за каждым углом и “сгорать, в страсти” (не помню, кто это написал, но у меня жестко бомбило с той работы. Дикая йашность, облюбованный траходром во второй же главе когда они знакомы сутки, неизвестно откуда взявшаяся нежность...короче, кошмар автора и простого читателя) Interitum singulis* — переводится с латыни, если верить переводчику, как “Уничтожение личности”. Я гений в области придумывания названий, я знаю. (