Жылдыз достала стрелу и, увидев, что она переломилась, с досадой отбросила в сторону.
– Ладно. Попридержу язык за зубами, так уж и быть. Будь проклят этот торгаш, чтоб я еще хоть раз кому-то дорогу показала!..
Он не выдержал, захохотал, глядя, как она ругается.
– Но спасибо, Саткын, что примчался сюда, сказал. В долгу не останусь.
Жылдыз встала, взяла саадак. Тут только Саткын заметил, что она подволакивает ногу.
– Что с ногой? – Нахмурился.
– Спрыгнула с лошади на полном скаку, ничего страшного, – отмахнулась анда.
Саткын уткнулся взглядом в землю, задумался.
– Я не только за этим прискакал, анда. Тут такое дело, – проговорил он, помолчав немного. – Есть еще кое-что. Манап собирается воевать с туткунами.
Она резко вскинула голову, услышав имя ненавистного племени.
– Надо узнать, сколько у них воинов, где их меньше всего, чтобы ударить крепче.
– И причем тут я? Я не воин, манапу не служу.
– Тут не воины нужны, а чалгынчы, разведчики. Ты жила среди них, анда, кому как не тебе знать?
– Как же плохи дела у этого манапа, если он на войну женщин отправляет? – с ехидцей спросила Жылдыз. – Жила среди них я недолго, и это было давно. И я никуда не еду, анда, можешь так своему повелителю и передать.
Она подошла к своей лошади, мирно гуляющей рядом.
– Нам достанется одна десятая доля от полученного. А как туткуны богаты, ты и сама знаешь.
Жылдыз остановилась, слушая.
– Ты чего-то не договариваешь, анда.
– Отказа быть не может. За отказ – казнь. Так что с одной стороны – горы золота, а с другой – смерть. Выбирай.
Саткын увидел, как она, стоя к нему спиной, сжала и разжала кулаки.
– Я не могу оставить Толкын так надолго.
Он понял, что она лишь ищет отговорку.
– Толкун мы оставляем каждый день. Она уже большая девочка, мы много ей оставили, мои родители с ней. И ты не подумала о еще одном. Как же месть, анда? Манап, может, и дурак, но все же понимает, что ты больше всех зла на них затаила. И если бы я думал, что ты откажешься, я бы сюда не приехал. Решай.
Жылдыз опустила голову, задумавшись. И обернулась. Саткын сидел, терпеливо ожидая ее ответ. Когда ж они успели вырасти, вдруг с тоской подумал он. Выросла сестра с того дня, как они впервые встретились, тогда, у реки. Вытянулась, окрепла, похорошела, фигура появилась. А этот бешеный огонь в глазах так и не потух.
– Хорошо, я поеду. Когда в дорогу?
– Прямо завтра.
Анда сжала губы, и Саткын понял – о сестре думает.
Вдруг Жылдыз огляделась и хохотнула:
– Ты что же это, пешком приплелся? Где твой конь?
Саткын залился краской.
– Сбросил он меня. Не знаю, как назад буду добираться.
Анда огляделась, меряя расстояние глазами.
– Бери мою лошадь. Ты впереди поедешь, а я за тобой. Не хочу показываться в ауле сейчас, днем…
Саткын поймал ее взгляд и ни о чем спрашивать не стал.
Жылдыз подошла к лошади и ласково погладила потную шею.
– Ты когда приедешь, мою Буркит не забудь отпустить, а то она у меня неволю не стерпит, – добавила Жылдыз.
– Угу, я отпущу, а она ведь сбежит.
– Не сбежит.
Уловив уверенность в ее голосе, он не стал расспрашивать.
– Ты так и ездишь без седла, да? – со смешком спросил Саткын, с восхищением глядя на лошадь. – Неправильный ты кочевник, анда. Говорят же про нас, что мы родились в седле.
– Говорят, – не без гордости согласилась Жылдыз. – Но лошадь-то не родилась в узде. Как приедешь, Саткын, скажи Толкын, что я вечером приеду.
– Скажу.
Саткын вскочил на кобылу. Жылдыз рассмеялась.
– Смотри, не свались!
– Постараюсь, – расхохотался он в ответ и коленями повернул лошадь, направив ее в сторону аила.
Глава II
Толкын пропустила свои тяжелые черные волосы сквозь пальцы и опустила взгляд на свое отражение в покачивающихся волнах, в честь которых ее назвала сестра. “К аулу нас вывела река. Шумели волны, вот я и назвала тебя Волной” – просто ответила Жулдыз тогда.
Вода мягко обволакивала ее голые щиколотки, приятно морозя их. Никому из девушек бы не позволили стоять вот так посреди дня, когда весь аул может видеть. А ей некому приказывать. “Ты везучая” – со вздохом как-то заявила Алтынай, с завистью глядя на нее. – “Никто тебе мужа выбирать не будет, никто за тебя твою жизнь не решает”. “Мне повезло, что я сирота?” – тогда прямо спросила Толкын. Ничуть не смутившись, Алтынай ответила: “Ты свободная! Не ценишь ты своего счастья”. И, махнув косичкой, девушка ушла. Правда в ее словах все-таки была. Она свободная, так, что речному потоку с ней в воле не тягаться. Только вот жить в одиночестве от этого не легче.