Комиссия появилась на третий день. Раздался звонок в дверь. За дверью стоял длинный сутулый человек в кепке, похожий на водопроводчика.
— Комиссию вызывали? — сипло осведомился он.
— Вызывали, — в один голос отозвались Федор Иванович и Любовь Евгеньевна.
Человек, не снимая обуви, прошел в гостиную, огляделся.
— Которые трещины? — спросил он.
— Да вот же, — стали показывать они. — Вон, на потолке. И стены.
Человек сел на диван и стал из этого положения разглядывать потолок. Смотрел он долго.
— Это разве трещины? — наконец сказал он и закашлялся. Кашлял он долго. — Вот у других трещины — это да, — закончил он, прокашлявшись.
— У кого — у других? — сердито вопросил Федор Иванович.
— У людей, — сквозь зубы ответил человек и поднялся. — Осмотр, значит, произведен. О результатах сообщим.
— Это как же произведен? — возмутилась Любовь Евгеньевна. — А это вы видели? — и показала на дыру.
Человек мельком глянул в указанном направлении.
— Что же вы, гражданка? — произнес он, со смаком выговаривая слово «гражданка». — Кто ж на такое смотрит? Это же вентиляционное отверстие!
Федор Иванович и Любовь Евгеньевна оторопели.
— А почему его раньше не было? — воскликнул, справившись с собой, Федор Иванович.
— Было, было, — сказал человек, направляясь к выходу. — Внимательнее надо бы, граждане. Мы вас, значит, о результатах известим.
— Чувствую я, какие там результаты, — сказала Любовь Евгеньевна.
Ночью ровный невыразительный голос послышался Федору Ивановичу. Его даже не удивило, что голос, что-то зачитывающий, доносится из дыры:
— Слушали: жалобу Шишова Ф. И. на отрещевление. Постановили: трещин в квартире гр. Шишова не находить, дыру, образовавшуюся во исполнение ремонтных работ члена комиссии Глотова Н. М., признать вентиляционным отверстием, впредь обращаться с ним как с таковым.
Федор Иванович раскрыл было рот, чтобы возразить, но в это время из дыры выпал милицейский свисток. Он поднял его и громко засвистел. Из дыры полезла желтая рука. Федор Иванович понял, что сейчас свисток у него заберут, и засвистел еще громче. Рука сжалась в кулак, погрозила ему.
Он очнулся. Это был сон.
Повторяя «Глотов в комиссии! Глотов в комиссии!», он спустился за газетами. В почтовом ящике обнаружился конверт. Он распечатал его прямо на лестнице, стал читать, сразу пропустил заголовок «Протокол собрания комиссии ЖЭКа №…», впился глазами в состав комиссии. Фамилии Глотова там не было, и он с некоторым облегчением принялся читать дальше. Дальнейшее его не обрадовало. В пункте «Слушали» стояло: «Жалобу Глотова Н. М. по поводу повреждения имущества, другие вопросы.» В пункте «Постановили»: «Жалобу признать правомерной, возместить расходы за счет ЖЭКа. Другие вопросы принять во внимание.»
Брови Федора Ивановича вздернулись.
— Так мы, значит, «другие вопросы», — прошептал он с горечью. — Слава Богу, что хоть приняли во внимание.
Любовь Евгеньевна долго читала бумагу. Закончив, она подняла глаза на Федора Ивановича и произнесла:
— К Павлу Петровичу обращаться надо, Федя.
Федор Иванович вздохнул.
Павел Петрович Гутов был их бывший проректор. Несколько лет назад его пригласили на работу в мэрию, ведать там чем-то хозяйственным, чему никто особенно не удивился, — связи у Павла Петровича всегда были хорошие, всегда-то он мог все достать, кого-то пристроить, только обратись. Многие к Павлу Петровичу и обращались, в том числе, по слухам, сам ректор и его супруга. Не пользовался услугами Гутова один Федор Иванович. Ему, в общем-то, ничего такого не требовалось — квартиру он получил как заслуженный работник образования, машину тоже купил без труда, сын поступил и выучился сам, вот недавно кандидатскую защитил. Получалось, что ничего Федору Ивановичу от Гутова не нужно было, и Гутов поэтому проникся к Федору Ивановичу искренним уважением. Встречались — обязательно Гутов останавливался, куда бы ни спешил, о здоровье справлялся, обязательно спрашивал, не нужно ли чего. И неизменно Федор Иванович отвечал, что нет, благодарствует, ничего не нужно. Вот уж не думал, что придет время, когда ему от Гутова что-то понадобится.
Так что набирал номер Гутова он с тяжелым сердцем. Звонить пришлось по служебному — домашний свой номер Гутов никому никогда не давал. После короткого разговора с секретаршей в трубке раздался знакомый гутовский голос: