Он нашел её в маленьком городке у побережья Ирландии. Именно там, где она всегда мечтала оказаться.
Прошло уже три дня с тех пор, как я узнал эту новость, а я до сих пор ни черта не сделал.
Роуз вздыхает и садится рядом со мной на диван в гостиной.
— Ты должен поехать к ней.
Сглотнув комок в горле, я качаю головой.
— Ей и без меня хорошо.
— Ну, ты мне уже надоел, — смеется она. — И хотя я ценю то, как ты заполняешь нашу квартиру красивой мебелью, если ты подаришь мне ещё один угловой столик, я устрою чертов пожар, чтобы освободить место.
— Я не хочу бросать тебя, малышка.
Она улыбается, подталкивая меня в плечо.
— Я всегда хотела побывать в Ирландии.
Это всё, что требуется. На следующее утро я лечу самолетом, с нацарапанным на клочке бумаги адресом и ничем, кроме нервов и надежды, не взрывающихся в моей груди. Полет занимает восемь часов, и все это время я нахожусь на краю своего кресла, гадая, что я скажу, когда увижу её, и захочет ли она вообще меня видеть.
Время движется медленнее, когда тебе не терпится начать новую жизнь, но в конце концов оно все же движется.
Я выхожу из такси и смотрю на маленькую гостиницу в деревне Дулин. Сам городок причудливый, разноцветные здания выстроились вдоль красивого пейзажа с холмами и сверкающим морем. Но я не смотрю на всё это. Не тогда, когда Эвелин прямо передо мной.
Она выходит из парадной двери и направляется по улице, в руке у неё блокнот, а черная юбка развевается вокруг коленей. Она выглядит так же, но совершенно по-другому. Ее черные волосы исчезли, естественные каштановые волны струятся до середины спины, а веснушки, разбросанные по её лицу, видны даже с того места, где я стою на другой стороне улицы.
Мое сердце замирает в груди, и моя рука поднимается, чтобы лечь на неё.
У меня перехватывает дыхание.
Я следую за ней.
Мы идем, кажется, несколько часов, но я не обращаю внимания на вид, впитывая то, как она просто существует. В конце концов, тропинка сужается, и вид меняется, переходя от холмистой земли к острым скалам, обрывающимся в море.
Волны разбиваются о скалы, и она останавливается в небольшом месте, где больше никого нет, смотрит на океан, ветер развевает её волосы в разные стороны.
Вдалеке раздается низкий и глубокий раскат грома, и я смотрю вдаль, замечая темно-серые облака, надвигающиеся на нас, стены дождя, видимые, когда они обрушиваются на землю.
Она садится, скрещивает ноги и открывает блокнот, а я стою в стороне и наблюдаю за ней, как настоящий отморозок. Она что-то пишет, потом царапает и подносит ручку к губам, наклонив голову в раздумье.
Наконец, я делаю свой ход.
— Ты слишком стараешься, — я делаю шаг ближе, мое сердце бьется в груди.
Её тело замирает, она поворачивается, её рот открывается, и она смотрит на меня.
— Простите? — говорит она. — Кто сказал, что я стараюсь?
Она встает, её взгляд свиреп, а губы опущены вниз, и на мгновение сердце замирает у меня в груди от мысли, что, возможно, она расстроена тем, что я здесь. Что, возможно, она не простила меня и, возможно, никогда не простит.
Но затем по её лицу расползается ухмылка. Настоящая, такая, которая показывает все зубы и заставляет её глаза морщиться в уголках.
Мое сердце скачет и замирает, а затем начинает биться в ровном ритме.
И с этой единственной улыбкой я понимаю, что добрался до дома.
ЭПИЛОГ
ЭВЕЛИН
Он здесь.
Прошло двенадцать месяцев, почти день в день, и я уже потеряла надежду, что он найдет меня. Я рада, что он не находил меня до сих пор.
Мне нужно было время, чтобы перевести дух, научиться быть собой без дополнительного груза ожиданий. И мне нужно было время, чтобы простить его.
Поэтому я приехала в Ирландию и влюбилась в это место, зная, что никогда не уеду.
Не то чтобы я могла, учитывая, что я беглянка.
Николас стоит в нескольких шагах от меня и идет вперед, не останавливаясь, пока не оказывается прямо передо мной. Я глубоко вдыхаю, корица и хвоя проникают в мои рецепторы и заставляют мою грудь вздрогнуть. Она болит от того, как я скучала по нему.
— Привет, — говорит он.
— Привет.
Он протягивает руку.
— Я Николас Теннисон Вудсворт.
У меня перехватывает горло, и я кладу свою ладонь на его ладонь. Мурашки пробегают по моим рукам от этого прикосновения, и я опускаю взгляд на то место, где мы соприкасаемся.
— Какое-то длинное имя.
Он смеется.
— Ты собираешься сказать мне своё?
Качая головой, я смотрю на него.
— Откуда мне знать, что ты не преследователь?
— О, красавица, — он подходит ближе, проводит пальцами по моим волосам и притягивает меня к себе. Я охотно иду, погружаясь в его объятия. — Я буду тем, кем ты захочешь меня видеть.
Я прижимаюсь головой к его ладони, слегка наклоняюсь, чтобы просунуть руку под юбку и взять свой новенький пистолет. Это не розовое золото, и у него нет воспоминаний, но он всё ещё делает свою работу. Я двигаю его вверх по его туловищу и кладу под подбородок.
— Поделись со мной своими слова, Николас. И, возможно, я позволю тебе остаться.
Его глаза вспыхивают.
— Ты и не знаешь, как жадно я смотрю на тебя, ты та, кого я повсюду искал, — он наклоняет голову и проводит губами по моей щеке. — С тобою мы жили когда-то веселою жизнью, всё припомнилось мне в эту минуту, когда мы проходили мимо, возмужавшие, целомудренные, магнитные, любящие.
Его нос трется о мой, и мой живот переворачивается и взлетает.
— Вместе со мною ты росла, вместе со мной была мальчишкой или девчонкой, с тобою я ел, с тобою спал, и вот твое тело стало не только твоим и мое не только моим.
Его пальцы двигаются, проводя по моему лбу, носу, щекам. Я закрываю глаза, шум океана почти такой же громкий, как биение моего сердца в груди.
— Проходя, ты даришь мне усладу твоих глаз, твоего лица, твоего тела и за это получаешь в обмен мою бороду, руки и грудь, нне не сказать тебе ни единого слова, мне только думать о тебе, когда я сижу, одинокий, или ночью, когда я, одинокий, проснусь.
Он обхватывает мою руку, перемещая пистолет вниз, чтобы он был у меня сбоку, а не под его подбородком.
— Мне только ждать, я уверен, что снова у меня будет встреча с тобой, — его дыхание проходит по моим губам, — мне только думать о том, как бы не утратить тебя.
Я смотрю за его спину, вижу надвигающуюся бурю и слабую радугу, выглядывающую из её краев и погружающуюся в воду внизу.
— Знаешь, учитывая то, что ты не веришь в романтику...
— Я чертовски люблю тебя, Эвелин Уэстерли, — прервал он меня.
Я усмехаюсь, приподнимаясь на цыпочки, чтобы прижаться поцелуем к его губам.
— Каждый жалкий кусочек?
Он убирает волосы с моего лица.
— Все до единого.