Но множественные обязательства, как государственные, так и семейные не позволяли графу всецело отдаться поискам отправителя сокровища, вплоть до очередного памятного дня, когда Фёдор Михайлович ни с того, ни с сего заявил о желании оставить службу и совершить "небольшое путешествие". Оставив при себе истинную причину столь поспешного отбытия, Фёдор Михайлович оставался глух к просьбам и мольбам домочадцев, в числе которых к слову был и я. Несмотря на достаточно пухлый кошель, с которым Евдохин отправлялся на свои поиски, все понимали, что обратно он уже не вернется. К сожалению, к моменту о которому я сейчас толкую, здоровье Евдохина оставалось в не самом лучшем состоянии. Тяжелый кашель, бледный цвет лица и с трудом скрываемое помутнение рассудка весьма красноречиво говорили о скорой кончине Фёдора Михайловича, которая совсем не заставила себя ждать.
Получив в очередном письме не знакомые каллиграфические начертания, а короткое уведомление о бессрочной погибели Федора Михайловича, вдова его - Наталья Ардалионовна тотчас ощутила облегчение от осознания случившегося. Сумасшествие захватившее сознание ее супруга не было внезапным, но приближалось постепенно, от того, Наталья Ардалионовна уже давно прекратила лить слезы и, наверное, даже обрадовалась мысли о наступившем покое для своего супруга. Впрочем, принимая из рук посыльного посмертное письмо, Наталья Ардалионовна приняла и еще одну вещицу, заставившую в скорости забыть об облегчении. Золотой скорпион на благородном камне, вызывал в новоиспеченной вдове лишь отвращение. Отчасти Наталья Ардалионовна возлагала на золотого скорпиона вину в безумстве супруга, но все же образованность и прагматичный ум моей бабушки убедил ее в том, что если этот артефакт и виноват в случившемся с Фёдором Михайловичем, то лишь отчасти.
Вскорости, то ли от одиночества, то ли от скуки, внезапно захватившей семейство Евдохиных захворала и сама Наталья Ардалионовна. Поспешно оставив дела, весьма умело подхваченные ею из рук обезумевшего супруга, Евдохина была вынуждена уединиться в особняке далеко за чертой города. Столичная суета Петербурга действовала не самым лучшим образом на уставшие нервы бабушки, что и заставило ее водрузить обязанность поддержания светлого имени рода Евдохиных на моего отца.
Вот тут я наконец и перехожу собственно к тому, чье имя и стоит поставить в заглавии этого рассказа. Лев Фёдорович Евдохин - мой отец, был истинным сыном своего отца и единственным продолжателем рода Евдохиных. Так уж случилось, что к своему осмысленному возрасту, Лев Фёдорович остался единственным ребенком в семье. Много в ту пору ходило по Петербургу пересуд и слухов и том, что род Евдохиных прогневал всевышнего. Оно и не мудрено...
В младенчестве Лев Фёдорович был четвертым братом в семье, а к отрочеству остался последним. Старший, чьего имени мой старческий мозг к стыду своему и припомнить не может, скончался вскорости после рождения моего отца от тифа, оставив мою бабушку Нину Ардалионовну в глубокой печали, конец которой был положен лишь на смертном одре. Двое же других братьев Гаврила и Парфен, зимой, что следовала за зимой, унесшей жизнь старшего брата отправились на реку рыбу ловить, да никто их после этого и не видел. Много стараний, капиталов и нервов был положено на их поиски, только что уж там... Так братья и не нашлись...
После горьких утрат, обрушившихся на прежде счастливое семейство Евдохиных, дед мой, о котором я уже толковал, окружил такой заботой своего единственного наследника, о которой вы и помыслить милостивый государь не в состоянии. Денно и ночно подле юного Евдохина была гувернантка в компании военного, готового в любой момент пожертвовать свою жизнь, дабы спасти Льва Фёдоровича от всяческих невзгод. С момента кончины близнецов, жизнь моего отца всегда была под пристальным наблюдением целой ватаги лакеев, бросавшихся наперегонки исполнять любое желание последнего Евдохина. Я всегда задавался, как моему отцу удалось при всем вышеописанном, вырасти достойным членом нашего общества?
Однако же, несмотря на исполнение любых его желаний и редких капризов Лев Фёдорович, проявлял изрядную сдержанность в вопросах житейских, а к бесчисленным занятиям ученическим относился с должным уважением. Несомненно, он испытывал тоску по братьям, которых ему толком и не довелось узнать, от того, видя страдания родительские старался как можно реже гневить их своим непослушанием.
Все, о чем я сейчас вам толковал, имеет самое прямое отношение ко всем злоключениям, обрушившимся на голову Льва Фёдоровича и его супружницы - моей матушки Лизаветы Филипповны к рассказу о которых я уже практически преступаю. Из рассказа моего, я хочу, чтобы вы вынесли одно, самое главное разумение - отец мой, был не каким-то взбалмошным богатеем, решившим отправиться в губительное для себя путешествие, но образованным, целеустремленным и в еще больше степени ответственным человеком, достигшим к своим тридцати шести годам таких высот в своем деле, о котором многие умельцы не могут и помыслить. Приняв из рук своей умирающей матушки бразды правлением финансовой империей деда, Фёдора Михайловича, отец многократно увеличил нажитые Евдохиным старшим капиталы. Словно по проведению высших сил, Лев Фёдорович из месяца в месяц умудрялся совершать сделки, порой казавшиеся губительными, заранее обреченными на убытки, однако же в скорости дававшими результаты во стократ превосходящие любые самые смелые предположения финансистов, наперебой обивавших пороги отцовского кабинета.
Несмотря на описываемою мною удачу в работе и заработке, Лев Фёдорович, равно как и его отец Фёдор Михайлович оставался человеком простым, уважительно относившимся ко всем домочадцам, ростовщикам и чиновникам, от того прослыл в народе истинным добряком, умудрявшемся даже переигранных им финансистов оставлять не в самой глубокой печали...