Отсутствие одного участника экспедиции заметно снизило ту ретивость, с которой прошлым днем работали бедуины, однако же вскорости лопаты и кирки вновь засвистели над головами рабочих и наконец очередной глухой удар кирки и последовавший за ним грохот обвалившегося камня возвестил о свершении задуманного Львом Фёдоровичем. Таинственный вход, или скорее лаз, наконец открыл свое лоно пустив в свои недра раскаленный воздух жаркой пустыни. Тотчас в лица рабочих и всех, кто окружал огромный кратер вырытый рабочими, ударил затхлый воздух, наполнивший легкие отвратительным тысячелетним смрадом. Вонь стояла столь ужасная и нестерпимая, что все мое нутро буквально было вывернуто наизнанку, стоило мне вдохнуть чудовищный запах мистических катакомб. Лишь самые сильные в числе которых как ни странно оказался Лев Фёдорович стоические выдержали столь ужасный запах.
К моменту описываемых мною событий, солнце уже было близко к закату, от того, по настоянию Петра Афанасьевича, попыток спуска в отваренные адовы врата сделано не было. Лев Фёдорович сосредоточенно выслушал все неоспоримые доводы бывалого искателя приключений и заговорщицки улыбнувшись кивнул ему в знак согласия, тем самым отодвинув драматическую развязку нашего покаяния еще на один день.
Следующим днем, экспедиция моего отца не досчиталась еще пятерых душ. В этот раз, на месте их ночлега были оставлены следы и личные вещи, что свидетельствовало о скорых сборах, или даже некой борьбе, развернувшейся в стенах опустевшего шатра. Отслушав очередной доклад, Лев Фёдорович хотел было накинуться на Рублева с кулаками, мол не уследил за людьми, которых он нанял, но вскорости успокоился и не обременив себя излишними извинениями скомандовал снаряжать отряд в дальнейшее путешествие к недрам древнего храма.
Тут я вынужден прервать свой подходящий к окончанию монолог и в очередной раз извинившись пуститься в короткое уточнение, относительно моего личного участия в дальнейших событиях и конечно же моей маменьки - Лизаветы Филипповны. После отцовского ночного молебна неизвестным богам, маменька окончательно убедилась в совершенной ею глупости. Находясь где-то в глубине персидской пустыни, она внезапно поняла, что навлекала на себя и как я полагаю для нее самое худшее - на меня необратимость последствий этого путешествия. С тех самых пор, прежде яркий и лучезарный взгляд озорных глаз Лизаветы Филипповны сменился отчаянием и страхом. Находясь рядом с раскопом, я постоянно ощущал на себе обеспокоенный взгляд матери понимающей, что она не в силах спасти свое чадо от надвигающегося зла. Надеюсь после моего короткого разъяснения вам Ваше сиятельство станет понятным, отчего я не смогу вам пересказать всех событий, случившихся в недрах дьявольского колодца, а лишь перенесу к самой развязке, финалу моего длинного рассказа, о котором как я полагаю вы и так давно догадались.
Взирая на спешные сборы отца перед отбытием его в храм, я искренне надеялся поймать на себе добрый отеческий взгляд. Тот самый, которым он одаривал меня вечерними разговорами в Петербурге, однако же, с трудом уличив мгновение на свои пылкие объятия я ощутил, как, Лев Фёдорович небрежно отстранил меня в сторону, продолжив путь к намеченной цели. В ту пору мне уже исполнилось двенадцать лет и как вы понимаете, сей возраст ограничивал меня в проявлении некоторых чувств, но в тот момент я не сдержался и буквально заревел от обиды на отца, всецело заполнившего мое место своим треклятым скорпионом. Маменька хоть и пыталась утешить мою истерику, однако же в голосе ее нескрываемо слышалось облегчение, которое вскорости уступило место истошному воплю ужаса.
С момента исчезновения последнего участника отряда добровольцев, вызвавшихся спуститься в недра зловонного колодца, минуло немногим больше семи часов и день медленно и уверенно стал клониться к завершению. Нервный срыв мой, которого я не переставал стыдиться наконец улетучился, и я с нетерпением ожидал появления отца.
Внезапно, из потаенного лаза раздался истошный вопль, вслед за которым из мрака мистического строения вынырнул бедуин, чей внешний вид навсегда запечатлелся в моей памяти. Измазанный черной как смоль слизью, испуганный мужчина с выпученными от нестерпимого ужаса глазами, свидетелем которого он очевидно стал, опрометью бросился прочь от зияющей дьявольской дыры, но спустя короткий миг опрокинулся на бок, тотчас потянувшись к ноге, которой к моему ужасу у него уже не было. Какой-то неведомой силой, на моих глазах взрослому мужчине отсекло конечность, заставив бывалого человека пустыни кататься в предсмертных муках, орошая алой кровью, исторгаемой искалеченным культяпом, кипящий пустынный песок. Словно по команде глашатая, к вопящему аборигену ринулись его компаньоны, чтобы уже в следующий миг броситься в рассыпную, встретившись глазами с тем ужасом, что уготовил для них жуткий подземный храм.
Ваше сиятельство, мне сложно вспоминать о следующих мгновениях моей жизни без дрожи в голосе, и я надеюсь на ваше участие к разбереженным мрачным воспоминанием нервам.
Не успел предсмертный вопль искалеченного аборигена заполнить всю бескрайнюю округу, как под палящим солнцем, возникло неведомое, что прежде ни мне, ни кому-либо из местных не приходилось видеть и я очень надеюсь, что более никто и никогда не увидит. Из бездонной черной пасти храмового лаза, одним мгновением возникло два огромных черных как самая беспросветная Петербургская ночь копья, тотчас вонзившиеся в изможденное тело истошно вопящего бедуина. Не думаю, что это было милосердие, проявленное тварью возникшей на пороге нашего мира следующей секундой, ведь в следующий миг огромное скорпионье жало, вонзилось в спину ближайшего убегающего аборигена буквально раскроив его тело на двое.
Скорость, с которой черное нечто, следующие мгновения металось от одной кучки обезумевших аборигенов, в спешке и неразберихе не противопоставлявшей всесильному злу буквально ничего, к другой не дозволяло мне распознать, что это за тварь, точными движениям огромных копий, на которых к слову оно передвигалось, разрывало плоть сильных персидских мужчин. Ощущая, как по мере приближения неизвестного монстра леденящая рука смерти все сильнее стискивается на моей шее, грозясь уже в следующую секунду разорвать мое тело на куски я в предсмертном ужасе лишь вскинул руки перед собой, ожидая окончания своих дней. Но внезапно, оглушительный скрежет, исторгаемый чудовищем, стих, оставив летать над разоренным лагерем только обреченные стоны покалеченных персов.