Не взглянув на Погоревского, девушка бросилась к Кардаку и обвила его шею руками. В этой безмолвной ласке, в этой отдаче себя под покровительство человека, только что разбившего то, что она называла своим счастьем, было столько любви и покорности, что сумрачные, гневные глаза Кардака смягчились двумя блеснувшими, но не выкатившимися слезами. Он отпер дверь.
— Ступайте прочь и помните, что всюду, где я встречу вас, я сдержу своё слово!
Как затравленный волк, с опущенной головою, бледный, дрожащий Погоревский исчез…
Электричество было потушено, и утренняя бледная заря Рождественского дня заглянула в кабинет.
Женя, с опухшим от слёз лицом, лежала на диване и тихо спала.
Кардак сидел у письменного стола; перед ним стоял большой портрет его жены; лицо его было бледно, кротко, и крупные слёзы одна за другою бежали по щекам.
1901