Мари в комнате Баруа вместе с врачом.
Сесиль сидит в передней. Ничто больше не удерживало ее в Бюи, и она решила поехать с дочерью в Париж. Но, увидя, как тяжело болен отец, Мари перебралась к нему. А Сесили, покинувшей насиженное место, пришлось поселиться в пансионате поблизости; она выходит оттуда только для того, чтобы справиться о больном.
Появляется врач в сопровождении Мари.
Мари. Возвращайтесь скорее, доктор, не оставляйте нас одних...
На ее лице - страдание. Плача, она бросается в объятия матери.
Сесиль боится расспрашивать.
После полудня он ужасно переменился. Доктор ни за что больше не ручается. Он просит созвать еще один консилиум вечером. Он не решается снова делать пункцию без согласия других врачей...
Сесиль (дрожащим голосом). Он страдает?
Мари. Немного меньше. (Рыдая.) Сиделка говорит, что это плохой признак... Ах, мама, не утешайте, мне легче, когда я плачу! Это ужасно... Он только что позвал меня... И произнес ваше имя, дважды...
Молчание. (Внезапно.) Мама, ступайте к нему.
Сесиль не сопротивляется; ведь это в последний раз: смерть уже в доме. Она в ужасе от неотвратимой катастрофы, которая увековечит их разрыв.
Никогда она не чувствовала себя такой виноватой.
Она пересекает, почти не глядя, рабочий кабинет; входит в спальню, замечает кровать, мертвенное лицо.
Жан открывает глаза и узнает ее, не выказывая ни малейшего удивления. Сесиль берет его руку, хочет поцеловать ее. Но он притягивает ее к себе, приподнимается, и с отчаянием пристально смотрит ей в глаза.
Баруа. Сесиль, знаешь, я умру.
Она качает головой, напрягая всю свою волю, чтобы не разрыдаться.
Подходит сиделка с банками.
Паскаль поддерживает больного. Мари раздвигает вату, которой он обложен со всех сторон. Все трое наклоняются над больным.
Сесиль видит кусочек бледного тела.
Она отступает. Она здесь - всего лишь гостья, в траурном крепе, в черных перчатках. На душе у нее бесконечно тяжело...
Она доходит до двери, бросает последний взгляд на кровать и, плача, выходит.
Три недели спустя.
Баруа, в своем кабинете, укрытый одеялом. Он тревожно смотрит на Брэй-Зежера, который стоит возле него.
Зежер. ...Мы там были все...
Баруа. Кто возглавил траурную процессию?
Зежер. Отец Крестэя, полковник.
Баруа. А, у него еще жив отец? Он никогда не говорил об этом...
Зежер. Все было загадочно в его жизни.
Баруа. И ты так и не знаешь, что он собирался делать в Женеве?
Зежер. Нет, но предполагаю, что он просто хотел покончить с собой. Логически он должен был прийти к этому... (Пауза.) Волнующая подробность: он сжег все, что могло помочь опознать его, даже сбрил усы в вагоне! Полиции четыре дня не удавалось установить его личность... Гм! Им владела навязчивая мысль: не только умереть, но и исчезнуть...
Баруа (с полными слез глазами). О мой друг, до чего жизнь...
Он не оканчивает фразы. Брэй-Зежер ничего не отвечает; своими желтыми глазами он отмечает разрушительное действие плеврита.
У Баруа были черные густые волосы, за несколько дней они сильно поредели. Глаза ввалились, взгляд сделался усталым, веки набрякли. Он свернулся в шезлонге; руки вяло лежат на коленях.
(С грустной улыбкой). Ты находишь, что я изменился? Зежер (тихо и отрывисто). Да.
Молчание.
Баруа. Знаешь, я был очень болен, очень...
Брэй-Зежер холодно смотрит на него, не отвечая. Потом встает, собираясь уйти.
Зежер. Вольдсмут взялся написать некролог. Я скажу, чтобы он принес его тебе.
Баруа. Нет, уверяю тебя, я ничем еще не могу заниматься. Решай все сам... Пожалуйста, до того, как уйти, дай мне том "Сеятеля" за второй семестр тысяча девятисотого года... Спасибо.
Оставшись один, он перелистывает комплект с болезненной тревогой. Наконец находит статью, мысль о которой неотступно преследует его, пробегает ее глазами, потом медленно перечитывает последнюю страницу.
"Почему боятся смерти? Разве она так сильно отличается от жизни? Ведь наше существование - непрерывный переход от одного состояния к другому: смерть - лишь еще одно изменение. Зачем же бояться ее? Зачем страшиться того, что мы перестанем быть совокупностью, которая только мгновение была единым целым. Как можно страшиться возвращения составляющих нас элементов к неорганическому состоянию, коль скоро это неизбежно сопровождается переходом в бессознательное состояние?
С тех пор как я проник разумом в смысл небытия, которое меня ожидает, проблема смерти для меня больше не существует. Я даже... с удовольствием... думаю, что существо мое недолговечно... И уверенность в том, что жизни моей положен предел... намного увеличивает интерес к ней..."