Он роняет книгу на колени. Он раздавлен тем, что осмелился когда-то писать так, не зная...
Паскаль открывает дверь. Входит Сесиль, за ней Мари.
Мари. Как вы себя сегодня чувствуете, отец? Баруа. Лучше, лучше... Добрый день, Сесиль. Вы так добры, что навестили меня.
Мари наклоняется над ним. Он целует дочь и улыбается ей.
Болезнь помогает нам понять, как мы нуждаемся в других людях...
Сесиль сидит на краешке кресла. Дневной свет резко освещает ее лицо. Баруа видит на нем следы сильного волнения и слез.
Мари стоит у окна; она тоже плакала.
Мари (отвечая на вопросительный взгляд Баруа). Отец, я говорила с мамой о моем призвании. Я ей сказала, что вы дали свое согласие...
Баруа (живо). Я, Мари?.. Но я никогда не был согласен!
Сесиль поворачивается к нему.
Сесиль. Вы знали о намерении Мари раньше меня, Жан. Возможно ли, что вы не отговаривали ее?
Мари (пристально глядя на Баруа). Скажите все, что вы думаете, отец!
Он с трудом собирается с мыслями.
Баруа (Сесили). Я высказал ей свои возражения. Такое призвание слишком чуждо мне, и я не могу понять ого... Но я убедился, что Мари исполнена решимости... и заранее счастлива...
Он не может говорить дальше, не касаясь ран, рубцы которых теперь уважает; и он печально смотрит на жену и дочь, которые страдают одна из-за другой.
Мари стоит, взгляд ее потускнел; она наклонила голову; кажется, она твердо решила не прислушиваться ни к каким доводам.
Перед Баруа проносится воспоминание: Сесиль в год разрыва...
И только теперь он видит, как изменилась Сесиль: куда девалось ее былое каменное упорство, на ее лице теперь - одно только трепетное страдание... По щекам ее струятся слезы. Страшная борьба происходит в ней: материнский инстинкт восстает против веры, она не может решиться отдать своего ребенка даже богу. Сердце ее разрывается.
Сесиль. О да, вы уступили, но ведь вам это было легко! Живет ли она со мной в Бюи, или в монастыре... (Шепелявя.) Но я, я так одинока теперь... Что будет со мною, если она уйдет?..
У Мари вырывается непроизвольный жест; она смотрит то на мать, то на отца...
Оба поняли и отворачиваются. Молчание.
КРИТИЧЕСКИЙ ВОЗРАСТ
Nostra vita a che val? [Что стоит наша жизнь? (итал.)]
Леопарди60.
Прошло полтора года.
Четверг, приемный день главного редактора "Сеятеля".
Баруа беседует с Порталем в своем кабинете, в помещении редакции.
Порталь. Ваши статьи теперь реже появляются в журнале.
Баруа. Да, это правда, но я не настолько самонадеян, чтобы видеть в этом истинную причину... Тем более что в редакцию "Сеятеля" влились новые силы и у нас есть теперь несколько молодых первоклассных журналистов.
Порталь. Да, черт побери, против вас ополчилась новая реакция. Во всех областях сейчас происходит отступление.
Баруа, зябко поеживаясь, подходит к камину и усаживается возле пылающих углей, опустив плечи и упершись локтями в колени.
Баруа. Мода на нас уже прошла; все меняется, таков закон жизни. К прошлому возврата нет... (Он протягивает руки к огню.) Я и сам, когда пишу, уже не чувствую в себе былой непосредственности! Я стараюсь вложить в свои статьи такую же убежденность, как и раньше, но, как бы это сказать... помимо моей воли, только под действием времени, прежняя искренность превратилась в нечто заученное, в своего рода орудие, прием... Пауза.
Порталь (оживленно). А ваше исследование о жизни молодежи? Вы, надеюсь, не забросили его?
Баруа. Нет, я даже пригласил сегодня кое-кого в связи с этой работой. (Устало.) Но мне, в сущности, не следовало предпринимать это исследование: молодежь для меня загадка. Вот уж больше месяца, как я не прикасался к статье. Правда, в связи с моим переселением я вообще несколько запустил все дела.
Порталь. Вы уже устроились на новой квартире?
Баруа (мрачнея). Более или менее... (Он направляется к окну.) Вот видите, там наверху, три окна?.. Квартирка небольшая, но я привыкну к ней. Мои прежние апартаменты стали для меня уж слишком большой обузой. (С улыбкой) Дела мои не блестящи... (Он продолжает, с видимым удовольствием посвящая собеседника в подробности своего существования.) Да, друг мой, мне, в общем, повезло с квартирой! В туманные или даже просто сырые дни мне приходилось сидеть дома, взаперти... Тогда как отсюда, сами понимаете... Я всегда могу, одевшись потеплее, спуститься в редакцию...