У Вольдсмута вырывается жест отчаяния.
Она привлекла бы внимание к тому, что вопреки вашему предположению остается в тени... Из духа противоречия захотят к этому вернуться; общественное мнение снова будет взволновано: это было бы неосторожно... Оправдание неизбежно. Победим же красиво, не возобновляя мелочных споров...
Вольдсмут, понурившись, молча застегивает портфель.
Нет, оставьте мне ваши записки.
Вольдсмут. Зачем? Ими следовало бы воспользоваться до начала процесса.
Баруа. Я их возьму с собой в Ренн и покажу Люсу. И если он согласится с вами, я обещаю...
Вольдсмут (с проблеском надежды в глазах) Да, покажите их Люсу и повторите ему слово в слово то, что я вам рассказал (Задумчиво.) Но вы не можете их взять в таком виде... Я не успел их переписать.. Там полный хаос... Я думал разобраться в них вместе с вами, для завтрашнего номера.
Баруа. Здесь ваша племянница, продиктуйте ей текст. Так будет быстрее...
Вольдсмут (лицо его сразу просветлело). А! Юлия здесь?
Баруа встает и открывает дверь.
Баруа. Юлия!
Юлия (из соседней комнаты, не трогаясь с места). Что?
Тон ее голоса настолько фамильярен, что Баруа краснеет и быстро поворачивается к Вольдсмуту, который сидит, склонившись над записями, не поднимая головы.
Баруа (овладевая собой). Пойдите, пожалуйста, сюда, нам нужно кое-что застенографировать...
Юлия входит, Видит Вольдсмута. Легкое движение век.
Вызывающее выражение ее лица говорит: "Разве я не свободна?"
Юлия (сухо). Здравствуйте, дядя Ульрик! Хорошо ли вы съездили?
Вольдсмут поднимает голову, но не глядит на нее. Она ловит его деланную и кривую улыбку, все черты его лица искажены страданием. И тогда она понимает то, о чем никогда и не подозревала.
Теперь она опускает взор, когда Вольдсмут поднимает глаза и, наконец, отвечает ей.
Вольдсмут. А, Юлия, здравствуй... Как поживаешь? Как здоровье мамы?..
Юлия (с трудом). Очень хорошо.
Вольдсмут. Ты свободна? Это записи... Для Баруа.
Баруа (ничего не заметив). Ступайте в ее комнату, Вольдсмут, там вам будет удобнее... А я закончу статью.
"Ренн, 13 августа 1899 года.
Дорогой Вольдсмут!
Вы читали вчерашний и позавчерашний стенографические отчеты заседаний? Вы были правы, дорогой друг, тысячу раз правы. Но кто мог предполагать?
Все эти дни наши противники нетерпеливо ожидали этого решающего доказательства против Дрейфуса, которое им было давно обещано. Генералы выступили: полное разочарование! Но так как общественное мнение упорно отказывается признать, что такого доказательства не существует, оно истолковывает некоторые недомолвки Генерального штаба именно так, как Вы предвидели: их уловка удалась. Сегодня даже пустили слух, будто Германия в последний момент принудила наших офицеров к героическому молчанию.
Я спешно посылаю Вам листки, которые Вы продиктовали Юлии накануне моего отъезда. Они, увы, нам действительно понадобились. Брэй-Зежер возвращается в Париж, чтобы заменить Вас; он Вам передаст их вместе с этим письмом сегодня вечером.
Договоритесь немедленно с Роллем, чтобы статья, если возможно, была опубликована завтра же на первой полосе, и добейтесь, чтобы она стала широко известна еще до вашего отъезда из Парижа.
Привезите с собой в Ренн 2000 экземпляров: этого будет достаточно.
Ваш удрученный Баруа".
На следующий день, на первой полосе "Сеятеля":
"Вильгельм II и дело Дрейфуса.
В последнее время, к нашему удивлению, вновь выплыла на поверхность хитроумная версия, призванная объяснить простодушным людям темные стороны дела Дрейфуса: согласно ей, якобы существует документ на плотной бумаге, с пометками Вильгельма II, похищенный французским агентом со стола императора, который поспешно пришлось возвратить под угрозой войны; поэтому документ, предъявленный на процессе 1894 года, был скопирован в военном министерстве на прозрачной бумаге.
Мы не станем останавливаться на наивных и неправдоподобных утверждениях этой авантюрной истории.
Мы только зададим три вопроса:
1. Если документ точно воспроизводит сопроводительную бумагу, собственноручно написанную Дрейфусом, то почему почерк, каким она написана, так отличается от почерка Дрейфуса и так походит на почерк Эстергази?
2. Если появление фальшивок Анри и в самом деле обусловлено необходимостью заменить безвредными копиями подлинники с пометками императора, предъявить которые суду было невозможно, то почему Анри, допрошенный военным министром накануне ареста, не объяснил происхождение этих фальшивок, хотя бы для того, чтобы оправдаться? Несколько генералов присутствовало при допросе; генерал Роже даже стенографировал его. Подобной мотивировки своим действиям Анри не давал.