К концу того же года Кальвин решает вернуться в Париж.
Королеве Маргарите удалось выхлопотать у брата, чтобы дело об университетской речи было улажено. Благодаря ее стараниям в Париже даже образовалась маленькая протестантская церковь, и можно было надеяться, что дальнейшее ее развитие не встретит сильных препятствий. Но этому мирному развитию помешали беспорядки в среде самих протестантов. Дело в том, что наряду с учением Лютера из Германии стали проникать учения разных сектантов. Некоторые из них были не только враждебны католицизму, но даже отличались антихристианским направлением – таковы, например, секты анабаптистов и антитринитариев, отрицавших Св. Троицу. Все это, конечно, отражалось невыгодно на успехах нового учения, вносило раскол и беспорядок в неокрепшую еще церковь. Но еще более губило дело реформации несвоевременное усердие и фанатизм ее поборников. Не довольствуясь мирной пропагандой своего учения, они позволяли себе открытые враждебные демонстрации против католической церкви, часто нападали на религиозные процессии, совершали разные бесчинства в церквах. Чтобы содействовать распространению новых идей, они составляли “летучие листки”, в которых осмеивалось папство и его заблуждения, и эти листки вывешивали ночью на церковных и монастырских дверях, на воротах Лувра и Сорбонны. В 1534 году количество подобных листков было так велико, что сам этот год получил от них название “l’annee des placards”[1]. Все эти демонстрации только усиливали раздражение католиков. Сам Беза осуждает эти излишества своих единомышленников, так как можно было ожидать, что “король в конце концов начнет находить вкус в истинах нового учения”.
18 октября 1534 года Париж находился в сильном волнении. На всех общественных зданиях, даже на дверях королевского кабинета, оказались вывешенными “летучие листки”, где в самых оскорбительных выражениях говорилось “о великих и отвратительных злоупотреблениях папской мессы”, причем доказывалось, что католики только профанируют таинство причащения.
Король и все католики были возмущены таким богохульством. Решено было не давать больше пощады еретикам и немедленно предпринять “очищение” (lustration) Парижа. 29 января 1535 года король, с факелом в руке и обнаженной головой, в сопровождении всего двора и громадной толпы народа, направился во главе грандиозной процессии к епископскому дворцу и, по совершении торжественного богослужения, объявил собравшемуся духовенству, парламенту и народу, что не потерпит более никакого оскорбления величия Божия и будет беспощаден к виновным, хотя бы в числе их оказался его собственный сын. В тот же день, в виде грозного предостережения, в различных частях города запылали костры, на которых погибли мученической смертью шесть арестованных протестантов. В числе их находился и друг Кальвина, Делафорж.
При таких обстоятельствах оставаться во Франции было слишком рискованно. Кальвин решает оставить отечество и отыскать какой-нибудь уединенный уголок, где бы он мог в полной безопасности отдаться своим теологическим работам. В сопровождении Тиллье, который стал его горячим приверженцем, он переходит через границу. Недалеко от Меца один из слуг обкрадывает их, и они, почти без всяких средств, пешком добираются до Страсбурга. Здесь Кальвин впервые может свободно вздохнуть. Бусер уговаривает его остаться, но он жаждет полного спокойствия и потому, после короткого отдыха, снова сбирается в путь и достигает Базеля.
Этот гостеприимный город, служивший убежищем для многих французских эмигрантов, понравился Кальвину. Здесь жили в то время гуманисты Капито и Гринеус; здесь же доживал свои дни знаменитый Эразм Роттердамский, который, как рассказывают, увидев Кальвина впервые, сразу оценил его своим тонким критическим умом и заметил: “В лице этого молодого человека против церкви готовится страшный бич”.
Кальвин решается окончательно поселиться в Базеле и вперед служить делу реформации лишь путем литературы. Чтобы не привлекать к себе внимания, он живет под чужим именем и ведет самую тихую, уединенную жизнь. Он принимает участие во французском переводе Библии, затеянном его родственником Оливетаном, и пишет к нему предисловие, где защищает право всякого верующего на беспрепятственное пользование Св. Писанием. В то же время он серьезно работает над своим давно уже задуманным трудом “О христианской институции”.
Но, наслаждаясь спокойствием, Кальвин все-таки не может не прислушиваться к вестям, приходившим с родины. А эти вести становились все тревожнее. Франциск I нуждался в союзе протестантских князей для борьбы со своим злейшим врагом Карлом V. Чтобы оправдать перед своими союзниками жестокости, совершавшиеся во Франции над их единоверцами, он распускал слух, что эти преследования направлены только против анабаптистов, которые не были терпимы и в Германии, и что казни их вызываются не их религиозными мнениями, а теми антимонархическими разрушительными идеями, которыми проникнуто их учение.
Тогда Кальвин решается выступить в защиту своих оклеветанных братьев. “Я счел бы предательством молчать дольше”, – говорит он сам про свое тогдашнее настроение. И он с усиленным рвением принимается за работу и заканчивает наконец свою знаменитую “Institutio religionis Christianae”[2].
Глава III. “Христианская институция” и ее значение для Реформации
Кальвин радикальнее Лютера. – Учение об оправдании верой у Кальвина; догмат о предопределении; толкование таинства евхаристии. – Учение Кальвина о церкви и государстве; их взаимные отношения. – Ветхозаветный дух его учения. – Кальвинизм и католицизм. – Общая характеристика сочинения: его полемический тон, слог; его необыкновенный успех
Первоначальный план Кальвина, когда он задумал этот труд, состоял в том, чтобы дать соотечественникам краткое популярное изложение основных принципов нового учения. Теперь, ввиду изменившихся обстоятельств, план этот подвергся некоторым изменениям. Противники реформации должны были убедиться, что последователи ее не только не придерживаются каких-либо разрушительных доктрин, но что они одни стоят на истинно евангельской почве, что истинная церковь лишь та, к которой принадлежат они, приверженцы так называемого нового, но в сущности первоначального, неискаженного христианского учения. Сочинение, таким образом, должно было приобрести характер апологетически-полемический. Кроме того, чтобы сделать его доступным всему образованному миру, необходимо было издать его на латинском языке.