– Что вам угодно? – сурово спросила Изабелла, сдвинув свои черные брови и бросив на Психею взгляд глубокий и темный, как сама ночь.
– Я хочу поговорить с вами, – решительно ответила Туанон.
Ее большие, светлые и блестящие серые глаза не потупились перед мрачным взглядом Изабеллы. Эти две женщины, столь различные между собой, молча рассматривали друг друга – одна гордая, большого роста и сильная, другая маленькая, гибкая и нервная. Казалось, львица готовилась зарычать на гибкую змею. Бессознательно отдавшись на одно мгновение глухой и плохо скрытой ненависти, Туанон тут же рассудила, что с этой женщиной надо бороться хитростью, а не насилием, и что не дерзостью добьется она ее согласия служить ей проводником. Психея призвала на помощь все средства, все лицемерие своего искусства. Опытная актриса, она робко опустила свои красивые глаза, в которых быстро погасла искра мимолетной ярости и заискрилась слеза, вызванная ангельской грустью. На детском ротике обрисовалась самая трогательная и невинная улыбка. Умоляюще простерла она свои маленькие ручки и, слегка присев, произнесла мягким и дрожавшим от волнения голосом:
– Простите, сударыня! Но, увы, я здесь затем, чтобы просить вас оказать мне великую услугу.
– Я одинока, я бедна, я не в состоянии оказывать услуги, – сухо ответила Изабелла.
– Если вы только сжалитесь надо мной, вы можете сделать для меня все, сударыня, – сказала Психея, упав на колени.
– Я гугенотка, – сказала Изабелла, отступив на шаг.
Она надеялась этим признанием положить конец их разговору.
– И я также! – тихо ответила Туанон, сделав какой-то таинственный знак.
Психея рискнула на ложь, не обсудив хорошенько последствий: она думала только о настоящем. В ее мозгу, возбужденном трудностью положения, тут же сложилась довольно правдоподобная басня.
– Вы принадлежите к реформатской религии? – более мягко спросила Изабелла, устремляя на Туанон испытующий взгляд.
– Увы, да! Моя мать и сестра – пленницы в Зеленогорском Мосту. Я приехала из Парижа, с целью присоединиться к ним. Но возница, с которым я сюда приехала, отказывается двинуться дальше, опасаясь мятежников, как они говорят. Никто не хочет служить мне проводником. Хозяин сказал, что вы отправляетесь по направлению к Зеленогорскому Мосту. Сжальтесь надо мной, позвольте мне сопровождать вас. Сударыня, если у вас есть мать, сестры, отец, вы поймете мое страдание, вы поймете мою просьбу!
Психея со слезами обнимала колени Изабеллы.
– Встаньте, встаньте! – проговорила растроганная Изабелла. – У меня нет сестры, у меня нет более матери, у меня нет более отца... Но вы принадлежите к нашей вере: я обязана сделать для вас все, что сделала бы для родной сестры.
Потом после некоторого молчания, она сказала Туанон:
– По вашему произношению видно, что вы не из здешних.
Не теряя присутствия духа, которое иногда является в минуты опасности, Психея быстро ответила:
– Нет, мы из Артуа. Моя мать и сестры хотели бежать в Женеву, но их схватили в Лангедоке и увели пленницами в Зеленогорский Мост. Узнав об этом несчастье, я покинула Париж, где жила у одной из моих теток вместе с братом. Горничная и слуга сопровождают меня. Я хочу разделить судьбу моей матери и моей сестры: быть с ними или в плену, или на свободе.
– Бедная крошка! – проговорила Изабелла, смотря на нее с участием.
Она взяла в свои загорелые нервные руки белые ручки Туанон, прибавив с болезненной улыбкой:
– Вы молоды, прекрасны, без сомнения богаты, и уже несчастны! Уже!..
Потом, точно стараясь освободиться от докучного воспоминания, Изабелла продолжала:
– Но у вас, пожалуй, не хватит ни сил, ни смелости сопровождать меня!
– Что вы этим хотите сказать?
– И думать нечего путешествовать в коляске. Здесь не найти ни лошадей, ни возницы, который захотел бы вас проводить. Дорога, по которой я пойду, углубляется в горы, в ужасные пустоши. Но этот путь наиболее короткий, пустынный: мы можем быть уверены, что никого не встретим.
– А когда вы прибудете в Зеленогорский Мост?
– Завтра к закату солнца.
– И вы отправляетесь в путь сегодня вечером?
– Сейчас же, – ответила Изабелла.
– Я отправляюсь с вами. Завтра я обниму мою мать, – решительно проговорила Психея.
– У вашей матери достойная дочь, – с важностью сказала Изабелла.
– Я могу забрать с собой моих слуг и моего брата, не правда ли? – спросила Туанон, которая боялась очутиться во время пути наедине с Изабеллой.
– Лучше было бы забрать только вашего брата, но поступайте, как хотите. Ваш брат, без сомнения, отличается отвагой и, в случае нужды, способен защитить вас?
Этот мнимый брат был Табуро. Туанон не осмелилась солгать, сознавая, что не трудно будет ее изобличить, и ответила:
– Его занятие мирное, совсем не воинственное... и...
– Он, может быть, священнослужитель нашей святой религии? – с удивлением спросила Изабелла.
Психея собиралась превратить Клода в медика или повытчика, но сочла за лучшее не опровергать мнения Изабеллы. Она ответила:
– Да, сударыня...
– Он священнослужитель! – воскликнула в благоговейном восторге Изабелла, подняв руки и глаза к небу. – Неужели это один из тех святых министров, которые так преданы своей пастве и которых закон обрекает на смертную казнь? Он имеет смелость появиться, когда наши братья восстали? Он, значит, не боится, ни костра, ни колеса? О, храбрые мученики нашей веры! Ваша кровь не пролилась даром!
Туанон содрогнулась от своей неосторожности, но было уже поздно. Желая хоть немного поправить свое безрассудство, она тихо сказала Изабелле:
– Тише, молчите! Чтобы иметь возможность беспрепятственно путешествовать, мой брат должен был переодеться в светское платье...
– Он, значит, отправляется к нашим братьям в горы, в то время как вы хотите присоединиться к вашей матери и сестрам? – спросила более тихим голосом Изабелла, сделав условленный знак Психее.
– Да, да, но молчание...
– В таком случае, отправимся, отправимся! Теперь я вдвойне обязана провести вас: наши уже давно лишены пасторов. Они воспримут святое слово вашего брата, как иссохшая, знойная земля ждет и воспринимает небесную росу.
Туанон поспешно пригладила свою прическу и сказала:
– Обождите меня здесь. Я не могу пуститься в путь в этой одежде. Я пойду попрошу хозяина достать мне и брату крестьянское платье.
– Но это переодевание может возбудить подозрение хозяина?
– Он принимает нас за католиков... К ночи мы отправимся. Притом, если будет необходимо, я золотом куплю его молчание.
Изабелла на мгновение призадумалась и сказала:
– При наступлении ночи вы, значит, придете сюда за мной?
– Сюда. И пусть Господь наградит вас когда-нибудь за все то, что вы для меня делаете!
– Мне еще многое остается искупить раньше, чем мои хорошие поступки пойдут в счет, – проговорила Изабелла с торжественной грустью.
Завернувшись в свою накидку, Психея быстро удалилась.
ОТЪЕЗД
Войдя в свою комнату, Психея нашла в ней Табуро, занятого приготовлениями к ужину.
– Поверите ли вы, беспощадная тигрица, – обратился к ней Клод, – вы, которая лишаете меня душевной и телесной пищи, что я не нашел другого освещения, кроме этой отвратительной лампы, которая коптит? Но какова бы она ни была, она осветит сносный ужин, который я сейчас прикажу подать нам. Я рассчитываю на этот раз, по крайней мере, съесть мою долю. А мне это необходимо: я умираю, черт возьми, от усталости и голода, – прибавил Клод, усаживаясь поудобнее в кресло. – А потом, после ужина-то, какую чудную ночь я проведу в этой гостинице... Сплю и вижу только одно...