– Тут речь идет вовсе не о котлах и не о знамени! – воскликнул гневно Жанэ, коснувшись оружия сержанта. – Все это принадлежит мне: слышите?
– Я вас прекрасно слышу. Вы спрашиваете имя и возраст того достойного коня? Извольте. Его имя не так-то легко произнести: оно составлено из трех слов, – венгерского, черкесского и турецкого. Ну-ка, скажите за мной: Зааранифитофисвюфейк. И значит оно – Жгучая Молния Войны. Что же касается возраста коняги, то ему минет семь лет в половине мая, – ответил сержант, собираясь показать зубы лошади Пуля.
Затем Бонляр преспокойно направился к сараю, где он открыл присутствие продовольственных припасов горожан, приговаривая:
– Что ж, хоть рюмочку водки! От души принимаю ваше угощение, мой достойнейший господин: мы ведь всю ночь были в разъездах.
Оставим горожан защищать свое добро от челюстей сержанта и поведем читателя в помещение маршала.
В этой комнатке собрались восемь человек – Вилляр, его адъютанты Совиль, Гранвиль и Турнон, бригадир Жюльен, паж Гастон Меркёр, капитан Пуль и связанный Иоас-Надейся-на-Бога.
Вилляр был одет в синий патентованный сюртук[44], расшитый золотом и серебром, в малиновый кафтан и такие же штаны, в высокие сапоги раструбом. На голове красовалась роскошная испанская шляпа с белыми перьями, а на груди – синяя лента. Этот изящный и величественный наряд нередко служил тогда военным мундиром, хотя вообще в то время генералы и даже часть полковников не носили мундиров. Маршал допрашивал Иоаса, сидя за столиком. Пуль, в своем обычном кровавом наряде, опирался на свою широкую саблю. Остальные скучились у полуразбитого окна и с любопытством разглядывали переодетого камизара.
– Что ты делал этой ночью в окрестностях этой деревни? – сурово спросил его Вилляр.
– Я из Корконаса, ваше превосходительство, шел в Эган продавать овощи. Так мне с моим ослом не миновать было Тревьеса, – отвечал простовато Иоас.
Вилляр взглянул на Жюльена.
– Да, сударь, это его дорога, – сказал тот.
– Однако, что доказывает, что это не шпион? – грубо воскликнул Пуль. – Позвольте мне взять его на десять минут: у меня есть верное средство заставить немых говорить, а лжецов сказывать правду.
– Но клянусь всеми святыми, я не лгу! – закричал Иоас.
– Ты еретик?
– Нет, добрый мой барин, Боже сохрани!
– А знаешь местность?
– О, да! Я был пастухом в горах.
– Ну сколько дорог отсюда в Женульяк?
– Да только одна – по Нижней Земле.
– Видите, господин маршал! – заметил Жюльен. – Можете быть спокойны насчет него.
Но Вилляр еще не убедился. Он опять спросил Иоаса:
– А разве нельзя спуститься на дорогу в Женульяк через горы Ванталю?
– Через Ванталю? Вы шутите над беднягой, сударь. Разве вы не знаете пословицы насчет Ванталю?
– Вот это он говорит правду, словно у него зажженный фитиль между пальцами! – подхватил Пуль. – Одним только орлам доступны эти вершины.
Вилляр подумал с минуту, поглядел пристально на карту и сказал про себя:
– Ну как же не довериться таким единодушным свидетельствам?
Потом маршал прибавил, обращаясь к Иоасу:
– Последние два дня ты не видал камизаров?
– Как же, видал, сударь. Третьего дня восьмеро этих разбойников приходили на хутор стянуть у нас припасы: ведь они, говорят, голодные.
– А что они говорили вам про своих товарищей?
– Черт возьми, сударь! Если им верить, они на ладан дышат: собираются отступать в Руэрг. И когда покажутся огни на горах, это их знак к походу. О, если б только Господь освободил нас от них!
– Так ты думаешь, что огни, что виднелись этой ночью, возвещают об их уходе? – спросил маршал, пронизывая Иоаса пристальным взором.
– А разве были огни? – спросил, в свою очередь, камизар самым простодушным голосом.
– Да.
– Да услышит вас, сударь, св. Жюльен арпаонский! Ну так мы избавились от этих негодяев. Дороги станут безопасны: мы будем, по крайней мере, продавать наши плоды и пасти наши стада спокойно.
– Какая самая короткая и лучшая дорога отсюда в Серанские горы, к стану Кавалье?
– Ах, черт возьми, сударь! Да идите через Ганж, всего пять лье, а через Симпану – семь, и все по долине, но через Ганж придется проходить лес Комб, и дорога не так хороша, много рытвин.
Жюльен ответил утвердительным знаком на взгляд Вилляра, который продолжал:
– А ты хорошо знаешь дорогу в Серанские горы?
– Еще бы! Ведь там были хорошие пастбища для коз. Перед войной я сколько раз водил туда мое стадо!
– Капитан, – сказал маршал Пулю. – Уведите этого человека, пусть не упускают его из виду. Когда отряд выступит, он и тот, другой проводник, пойдут впереди между двух драгун с мушкетами наготове и при малейшей измене...
– Слушаю-с, сударь! Дуло в ухо и – пли! В дороге некогда возиться с перевязками. Марш! – крикнул Пуль Иоасу, подгоняя его ножнами своей сабли.
В эту минуту выступил офицер из отряда Контуа и, сделав под козырек маршалу, сказал:
– Ваше превосходительство, мятежники яростно напали на Лаланда в Баржаке. Посылая меня к вам, он еще держался, но потерял много людей, батальоны из Руэрга и Гено почти уничтожены. Он требует подкрепления.
– На коней, господа, на коней! – закричал Вилляр, вскакивая. – Еретики поняли, что их окружили: они хотят проложить себе путь силой! Г. Жюльен, в боевом ли порядке войска?
– Точно так, ваше превосходительство!
– Гастон, возьмите мою подзорную трубу и карту. А вы следуйте за мной! – обратился маршал к офицеру, присланному Лаландом.
И Вилляр в сопровождении многочисленного штаба понесся галопом к войскам, стоявшим в боевом порядке.
БИТВА
Чтобы понять смысл сражений, о которых теперь пойдет речь, нужно точно представить себе очертания местности, где они разыгрывались.
То была обширная, безлюдная меловая равнина сероватого цвета, покрытая там и сям купами захиревшего дрока, темно-зеленого тростника и розоватых кустарников. Пехота Вилляра расположилась на ней тремя рядами. На этой белесоватой почве эти ряды казались широкими темно-синими лентами с красными крапинками и блестками от мушкетов и штыков, сиявших на солнце. По бокам пехоты на некотором расстоянии стояла конница, разделенная на два отряда: то были драгуны из Фиц-Маркона, Сен-Сернена, Фара и Сент-Эстева. Конница представляла менее однообразный вид, чем пехота, благодаря зелени мундиров, пестроте конских чепраков, блеску медных касок, колыханью багряных султанов.
Перед войском с севера вздымались неприступные вершины Ванталю. Эта громадная гранитная стена, с величавыми обнаженными расщепленными зубцами, еще окутанными синеватым туманом утра, ограждала левую сторону дороги в Женульяк, которая справа возвышалась на несколько футов над равниной. Эта дорога, почти вся в тени скал, освещалась только лучами солнца на очень крутом изгибе, где она уходила за гору, также озаренную по своим выступам. С запада, на довольно далеком расстоянии от левого крыла армии, катился быстрый и глубокий Геро. Он был замкнут обнаженными, спаленными солнцем холмами. Местами они понижались, и тут между их вершин цвета ржавчины сверкал серебряной лентой могучий горный поток. С востока, на правом крыле, виднелось начало дороги в Баржак. Это древнее римское шоссе, мощеное гранитными плитами, прорезывало горб земли, вершину которого занимала полуразрушенная мельница. Эти серые развалины загораживали восходящее солнце, бросая густую тень на горизонте, залитом его лучами. Наконец, на юге позади армии на зеленом склоне тянулись полукружием дома деревни Тревьес, частью озаряемые солнцем, частью тонущие в тени гор и каштановых рощ.
Вилляр велел двум швейцарским полкам из Куртана и двум эскадронам драгун из Фара тотчас двинуться в Баржак, отдал личные приказания офицеру, которого прислал Лаланд, а сам поместился на правом крыле, на холмике. Отсюда видна была вся равнина.
Маршал пристально следил за движением войск, отправленных в Баржак, пока они не скрылись за мельницей. Было тихо, только со стороны Баржака слышались глухие, отдаленные залпы. Вилляр вынул часы и сказал Жюльену с недовольством:
44
Сюртук (surtout), т е «на все», сверху надетый, несколько отличался от жюстокора (justaukorps) или «вплотную к телу» прилегающего. Жюстокор играл в описываемое время и политическую роль. Среди множества побрякушек тщеславия, которыми пользовался Людовик XIV для сокрушения феодальной знати, многих привлекал выдуманный им расшитый «жюстокор патентованный» (a brevet), на который давалась особая грамота, как на право носить ордена.