Когда окрашенный желтизной день угас в потоках дождя, Кристоф, повинуясь неодолимому влечению, поднялся из-за стола; он бросился к закрытому окошку и протянул руки к домику напротив. И в ту же самую минуту в окошке напротив за стеклом, в полумраке комнаты, он увидел — решил, что увидел, — Сабину, протягивавшую к нему руки.
Он бросился туда. Спустился с лестницы. Побежал к изгороди. Пусть все видят, он все равно пойдет. Но когда он взглянул на окно, где только что стояла Сабина, он увидел, что все ставни закрыты. Дом, казалось, спал. Кристоф не осмелился постучать. Старик Эйлер, направлявшийся к погребу, заметил Кристофа и окликнул его. Кристоф вернулся домой вместе с Эйлером. Он решил, что все это пригрезилось ему.
Роза недолго оставалась в неведении. Но ей чуждо было малейшее недоверие, и она не знала еще, что такое ревность. Она готова была отдать все, ничего не требуя взамен. Но если она с грустью и смирением принимала как должное то, что Кристоф не любит ее, она не могла допустить мысли, что Кристоф полюбит другую.
Однажды вечером после обеда она закончила наконец вышивать надоевший стенной коврик, над которым трудилась долгие месяцы. Счастливая, она решила хоть как-нибудь отпраздновать свое освобождение и побеседовать с Кристофом. Когда мать занялась чем-то в комнатах. Роза незаметно выбралась из дому. Выскользнула потихоньку как напроказивший школяр. Она радовалась, предвкушая свое торжество над Кристофом, — ведь он не раз пренебрежительно уверял, что ей никогда не разделаться с ковриком. Она подстережет его на улице — то-то будет весело! Бедняжка прекрасно знала, какие чувства питает к ней Кристоф, но упорно продолжала считать, что раз она при встрече с тем или иным человеком испытывает удовольствие, то и ему должно быть приятно.
Роза вышла на улицу. Перед домом, как обычно, сидели Кристоф и Сабина. Сердечко Розы сжалось. Однако она прогнала это мимолетное неприятное ощущение и весело окликнула Кристофа. Звук ее пронзительного голоса в вечернем безмолвии произвел на Кристофа впечатление фальшивой ноты. Его даже передернуло, лицо его исказилось от гнева. Роза торжествующе сунула ему под нос свой коврик. Кристоф нетерпеливо отмахнулся.
— А я кончила вышивать, кончила! — твердила Роза.
— Ну и прекрасно. Начинайте новый, — сухо ответил Кристоф.
Роза оцепенела. Вся ее радость померкла.
А Кристоф продолжал злобно:
— Когда вы закончите вышивать тридцатый коврик, когда вы станете дряхлой старухой, у вас хоть будет приятное сознание, что вы не зря прожили жизнь.
Слезы выступили на глазах у девочки.
— Господи, — сказала она, — какой вы злой, Кристоф!
Кристофу стало стыдно, и он пробормотал какую-то любезную фразу. А Розе так мало требовалось! Она сразу обрела безмятежность духа и начала болтать; говорить тихо она не умела — она кричала, будто оглашенная, подобно прочим обитателям дома. Как ни старался Кристоф сдержать свою ярость, ему это плохо удавалось. Сначала он отвечал на болтовню Розы односложно, но сердито, потом вообще перестал отвечать, повернулся к ней спиной, вертелся на стуле, скрипел зубами, слыша над ухом ее трескотню. Роза видела, что он злится, знала, что ей следует помолчать, но не унималась. Сабина, сидевшая чуть поодаль, молча, с невозмутимой иронией, наблюдала эту сцену. Затем, поняв, что вечер потерян, устало поднялась и ушла домой. Кристоф заметил ее уход не сразу. Но, заметив, встал и, даже не извинившись, удалился, сухо пожелав Розе спокойной ночи.
А Роза, оставшись одна, растерянно глядела на дверь, за которой скрылся Кристоф. Слезы душили, ее. Она быстро вбежала в переднюю, тихонько, чтобы не остановила мать, поднялась к себе в спальню, быстро разделась, бросилась в постель и, закрывшись с головой одеялом, зарыдала. Она не пыталась понять, что именно произошло, она не думала, любит ли Кристоф Сабину, ненавидят ли Кристоф и Сабина ее. Розу; она знала, что все потеряно, что жизнь отныне не имеет никакого смысла и что остается одно: умереть.
Утро принесло неизменную и обманчивую надежду, а вместе с нею и рассудительность. Перебирая в памяти события вчерашнего вечера. Роза убедила себя, что зря приписывает незначительному, в сущности, происшествию такую важность. Пусть Кристоф ее не любит: она покорялась неизбежному, ибо про себя тайно лелеяла мысль, что, любя так сильно, заставит Кристофа полюбить себя. Да и откуда она взяла, что между Кристофом и Сабиной что-то есть? Разве мог он, такая умница, полюбить столь незначительную особу, не видеть ее пустоты? Роза воспрянула духом, но все же стала следить за Кристофом. Днем она ничего не сумела заметить, так как нечего было и замечать; а Кристоф, видя, что Роза с самого утра безо всякой причины не отходит от него, пришел в неистовство… Гнев его достиг апогея, когда вечером Роза появилась на улице и решительно уселась между Кристофом и Сабиной. Повторилась вчерашняя сцена. Говорила одна Роза. Но на сей раз Сабина еще раньше ушла домой, и Кристоф последовал ее примеру. Роза не могла не видеть, что ее присутствие становится назойливым, но несчастная девочка старалась себя обмануть. Она не нашла ничего лучшего, как снова навязать Кристофу свое общество, и с обычной своей неловкостью продолжала держаться этой тактики все последующие вечера.
Назавтра Кристоф в компании Розы напрасно дожидался Сабины.
А еще через день Роза сидела на улице в полном одиночестве. Кристоф и Сабина уступили ей поле битвы. Бедняжка добилась только одного: когда Кристофа лишили единственной отрады — милых вечерних часов, он возненавидел Розу. И он тем менее был склонен простить Розе ее вмешательство. Поглощенный своими чувствами, он даже не пытался разобраться в чувствах Розы.
А Сабина знала, уже давно знала, что Роза ревнует, знала даже раньше, чем поняла, что сама может влюбиться в Кристофа; она молчала и с жестокостью хорошенькой женщины, которая не сомневается в победе, спокойно и насмешливо следила за бесполезными стараниями своей незадачливой соперницы.
Роза, оставшись хозяйкой на поле битвы, пожинала плоды своей тактики. Самое разумное было бы с ее стороны не настаивать, ждать, оставить хоть на время Кристофа в покое, но как раз этого она не желала и сделала худшее, что могла сделать, — стала говорить с ним о Сабине.
С замирающим сердцем она, желая знать мнение Кристофа, робко заметила ему, что Сабина хорошенькая. Кристоф сухо ответил, что очень хорошенькая. И хотя Роза ждала именно такого ответа, даже сама его вызвала, сейчас, услышав подтверждение из уст Кристофа, она почувствовала удар в сердце. Она отлично знала, что Сабина хорошенькая, но как-то никогда не придавала этому значения; взглянув на нее глазами Кристофа, она впервые увидела тонкие черты, аккуратный носик, маленький рот, хрупкую фигурку, изящество движений… О, какая мука! Чего бы только не дала Роза, чтобы иметь такую же оболочку! Она слишком хорошо понимала, что оболочке Сабины оказали предпочтение перед ее оболочкой. Ах! Да разве она ее выбирала? Как она тяготилась своей внешностью! Какой уродливой казалась себе! Она стала сама себе отвратительна. И только смерть избавит ее от этого бремени! Роза была слишком горда и вместе с тем слишком смиренна и не жаловалась, что ее не любят; она не имела на это никакого права и старалась еще больше принизить себя. Но что-то в ней бунтовало… Нет, какая несправедливость! Почему она, ее тело — это ее тело, а не Сабинино? И почему любят Сабину? Что же та сделала для того, чтобы ее полюбили? Роза смотрела на нее беспощадным взором и видела маленькую ленивицу, неряху, эгоистку, равнодушную ко всему на свете, не занимающуюся ни хозяйством, ни ребенком, любящую только себя, живущую только ради того, чтобы спать, слоняться без толку и ничего не делать. И вот такая-то понравилась… Понравилась Кристофу… Кристофу, такому суровому, Кристофу, умеющему судить обо всем строго и правильно, Кристофу, которого она уважала и которым восхищалась превыше всех на свете. Ах, до чего же это несправедливо. Это просто глупо! Как Кристоф не видит этого сам? Она не могла удержаться и время от времени ввертывала какое-нибудь нелестное замечание о Сабине. Получалось это помимо ее воли. Всякий раз она потом раскаивалась в своем необдуманном слове, потому что была добрая девочка и не любила осуждать ближних. Но еще сильнее раскаивалась потому, что всякий раз злобные ответы Кристофа показывали ей силу его увлечения. Он ничего и никого не щадил. Оскорбленный в своем чувстве, он сам старался оскорбить; и, надо сказать, это ему удавалось. Роза не отвечала и молча уходила, опустив голову и крепко сжав губы, чтобы не разреветься. Она считала, что сама виновата, раз получила по заслугам, — зачем она задела Кристофа, неосторожно оскорбив предмет его любви?