8.
Сознание, говорит Сартр, ничтожится (s'aneantit). Как ничто, оно абсолютное отсутствие, но какфункционирующееничто (ничтожение) оно страстное вожделение бытия. Сознание — вакуум иhorror vacui.Оно ищет постоянного самозаполнения, и полагает таким образомэкзистенцию, которая тождественна с непрерывно полагаемым проектом бытьчем-то, чтобы не бытьничем. Этому дефициту сознания и обязанмирсвоим возникновением и явлением. Не будь его, не было бы и мира как"конкретной и сингулярной тотальности",как"феномена".Сознание возникает как ничтожение, в самой гуще"нерасчлененных масс бытия",и потрясает бытие. Потрясение называется потом — миром.
9.
Говоря яснее и еще раз: сознаниенеесть. Но оно постоянно вызывается к жизни бытием, как чистая фактичность, чтобы быть. Перенимая от бытия бытийность, оно сообщает бытию собственную ничтожность, непрерывно ничтожась там, где ему кажется, что оно сталочем-то. Бытие самодостаточно и замкнуто в себе; сознание, как дефицит бытия, есть небытие, илиничто, вгрызающееся в самое сердцевину бытия, но, будучи трансцендирующим ничто, непрерывно выходящее за свои пределы. Это свобода в абсолютном смысле слова, к которой мы, как сознательные существа, приговорены("condamne a etre libre",говорит Сартр). Свобода не свойство сознания, асамооно. Поскольку же сознание возникает на жизненных ситуациях, оно и реагирует на них не иначе, как выбирая их. Сознание — свобода, а свобода — свобода выбора. Сознание и естьвыбор, перманентное проецирование себя на свои возможности, свои будущности. В этом смысле, говорит Сартр, человек обретает, изобретает, сотворяет свое собственное существование. Человекестьничто, котороехочетбыть. Он иестьвсякий раз то, что он сам из себя делает. Его существование фиктивно в том смысле, что, существуя, он не есть, а всего лишь ничтожится, надеясь перекричать перманентностью самовозникновений пустоту своего фундаментального отсутствия.
10.
Мы видим: сознание парадоксально или даже абсурдно. Подобно мифическому герою, который превращал в золото всё, к чему прикасался, оно уничтожает всё, чем оно хочет быть. Но чем же хочет оно быть? Как раз тем, чего ему недостает, — бытием. Человек хочетбыть, и быть столь же надежным, гарантированным, прочным, как вещи. В этой страстной обращенности к вещам свершается и ею исчерпывается его существование. Некой оригинальной дисциплиной, сулящей здесь богатую жатву, оказывается, по Сартру, экзистенциальный психоанализ;в отличие от фрейдовского он не знает никакого бессознательного, и не копается в прошлом в поисках замочных скважин, как немых улик былых подглядываний; он просто нацелен на будущее. На сотнях страниц "Бытия и ничто" рассыпаны (подчас мастерские) анализыcondition humaine,которая хотя и приговорена к свободе, но меньше всего способна быть свободной. Поскольку человек, окруженный случайностями и абсурдностями повседневной жизни, ежемгновенно должен принимать решения, не зная, какие из нихправильны, и что? вообще естьправильное, его существование превращается в сплошной страх, который удвояет его и без того абсурдную жизнь: он хочетбыть, но он боится быть; оттого ему приходится постоянно избегать цели, достичь которую он единственно желает. Ключевое понятие Сартра для этой монументальной жизненной установки естьla mauvaise foi(дурная совесть, или самообман).
11.
Исчерпывающая дефиниция сознания, соответственно человеческого существования, таким образом, гласит: сознание — это"непрерывно повторяющийся проект полагать себе самому основание в качестве бытия и постоянный срыв этого проекта".Иными словами: сознание — это человек, а бытие — это Бог; сознание, как выбор, выбирает ситуации бытия, потому что оно, поверх всяких ситуаций, хочет простобыть. Но быть значит быть Богом. Сартр: "Etre homme, c'est tendre a etre Dieu; ou, si l'on prefere, l'homme est fondamentalement desir d'etre Dieu"(быть человеком значит стремиться быть Богом; или, если угодно, человек есть в корне желание быть Богом). Что же есть Бог? Гарант абсурдного. Чтобы быть, человек хочет быть Богом, которого — нет. "Человек теряет себя как человек, чтобы возник Бог. Но идея Бога противоречива, и мы теряем себя понапрасну; человек — это бесполезная страсть".(Реплика: Что в нем единственно полезно, так это то, что он способен понять свою бесполезность и объявить об этом во всеуслышание. После чего ему присуждается Нобелевская премия. Шутка или тупость? Во всяком случае, не у самого Сартра, который оказался достаточно адекватным, чтобы отказаться от этой чести. Сказать: люди бесполезны значит, не сказать еще главного, потому что главное, это сам сказавший. Если люди бесполезны, то говорящему это философу впору бытьобразцовобесполезным. Характерно, что люмпен-студенты 68 года, зачинщиком и застрельщиком которых довелось стать беспокойному Сартру, так и не опознали себя в последних консеквенциях его философии."Каждый человек есть то, что он из себя делает"- это они хорошо усвоили, но пропустили мимо ушей то, что каждый человек, что бы он из себя ни сделал, остается"бесполезной страстью".Скажем, нынешний[3]зеленый министр иностранных дел Германии, сделавший себя один раз хулиганом (молодым человеком он поколотил как-то полицейского), а другой раз министром. Страсть, оба раза, налицо. Бесполезная или полезная, а может, и та и другая, скажем, в качестве хулигана, полезная, в качестве же министра, бесполезная, об этом можно еще поспорить.)
12.
Аргументация Сартра остра, как нож: Бог есть, по понятию, сущность, эссенция всех вещей, прежде всего человека. Но сущности человека не существует(il n'y a pas de nature humaine). Почему же её не существует? Потому что экзистенция предшествует эссенции(l'existence precede l'essence). Человек экзистенциален; если о нем можно вообще говорить как о сущности, то не иначе, как из условий его существования. Он возникает — то так, то иначе, всякий раз ситуативно, случайно и по-новому — только отображаясь вдругихлюдях. Сущности человека(la nature humaine)не существует уже потому, что она неситуация, амысль. Мысль жеестьлишь постольку, поскольку онамыслится. О мысли, которая не мыслится, не может быть и речи. Но чтобы быть мыслимой, она нуждается в мыслящем, который и сам, чтобы мыслить, должен же прежде — быть. Кем же надо емубыть, чтобы мыслить сущность человека? Вопрос прогоняется сквозь строй превентивных очевидностей. Что мыслит тот, кто мыслит? То, что он преднаходит: вещи мира. Человек мыслит вещи мира, поскольку они существуют и, как существующие, воспринимаются им. Но так как и сам он существующий, он воспринимает и мыслит и самого себя. С тою очевидной разницей, что себя он не преднаходит, как вещи, а всякий раз наново создает. Это значит: он делает из себя сначала того или другого, и лишьпослемыслит себя как того или другого. Если же он хочет мыслить себяв своей сущности, то он должен прежде эту сущность сотворить, бытьею. Таков его первоначальный экзистенциальный проект, осуществить который он не в состоянии. Ибо сущностьоднаиединадля всех существований. Сотвори некто в себесвоюсущность, он выступал бы тогда, каквот этот вотчеловек, от имени всех людей и представлял бычеловечество. Но этого-то, по Сартру, как раз и не может ни один человек, так как, сумей он это, он был бы уже не человеком, а Богом. Не идеалистическим, враждебным всему телесному и страдающим телобоязнью Богом, аэкзистенциальным.