Когда он скрылся за холмом, Пико-Буфиго, выждав некоторое время, сложил подзорную трубу и, спустившись вниз по отвесному лазу, обошел заросли, точно следуя по маршруту врага. Он без труда отыскал пять капканов для кроликов и, увидев, как неумело они натянуты, заулыбался от презрительной жалости.
«Пресвятая Дева Мария! Да это не иначе как мои! Им, наверное, стыдно, бедняжкам!» – мелькнуло у него в голове.
Он прислушался и огляделся; убедившись, что вокруг никого нет, подкрался к расщелине в скале, имевшей форму треугольника, – широкой в основании и узкой вверху, – лег на живот и, поерзав, протиснулся в расщелину ногами вперед, мимоходом расчищая проход от нескольких крупных камней, – его голова и руки при этом оставались снаружи; потом, раздвинув заросли розмарина, он убедился, что отсюда видно, метрах в пятнадцати от него, чуть правее, местоположение одной из ловушек. Затем он вылез и подошел к этой ловушке, с большим удовлетворением отметив, что заросли колючего можжевельника и ладанника почти целиком скрывают место его укрытия. Срезав несколько покрытых мхом нижних веток, которые могли заслонять ему вид, он спрятал их в глубине своего убежища. Дождавшись наступления ночи, он пустынным сосновым лесом вернулся домой.
Придя в Розмарины, он закрыл ставни, приготовил себе большую, на целую сковороду, яичницу с помидорами, которую с аппетитом съел, при этом позволив себе лишь один стакан вина. Потом наполнил свою фляжку на три четверти кофе и на одну четверть виноградной водкой, достал из шкафа кролика, засунул его в ягдташ, взял под мышку заряженное старое ружье, задул керосиновую лампу и бесшумно вышел из дома. Ночь была звездная.
Первым делом он пристроил кролика между зубьями капкана и улыбнулся при мысли, что, увидев добычу, его враг в последний раз в жизни испытает радость. Устроив себе в расщелине мягкое ложе из сухой травы и перечной мяты, он провел чудесную ночь: две влюбленные совы перекликались в звучной тишине ложбины, наполненной стрекотом зеленых кузнечиков в кустах лаванды и игрой счастливого сверчка, виртуозно исполняющего менуэт на своей серебряной скрипке; Пико-Буфиго растаял от безмятежной радости при мысли, что все готово для необходимого, справедливого, заслуженного и приятного убийства.
Время от времени он угощался глоточком из фляжки, после чего припоминал все подробности драки, подсчитывал полученные им удары и, поглаживая старое ружье, тихонько посмеивался.
К четырем часам утра, на восходе солнца, показался грозный Симеон. Он шел по тропинке прямо на встречу с почтенной берданкой Пико-Буфиго.
Еще издалека приметив кролика, он широко заулыбался из-под широкополой черной шляпы и ускорил шаг; оглядевшись вокруг, он нагнулся к капкану… Послышался легкий свист… Симеон резко распрямился, снова огляделся, и ему показалось, что он разглядел что-то сквозь заросли розмарина: какой-то маленький черный кружок, а над ним чей-то широко открытый глаз… Вслед за этим последовала алая вспышка и громогласный выстрел. Отвесив нижайший поклон, Симеон упал головой вперед на собственные мозги, поскольку ему разнесло череп, и тот частично отлетел назад вместе с черной шляпой.
Даже не соизволив приблизиться к своей жертве, победитель отправился домой в ликующем свете утренней зари. По пути на перевале Па-дю-Лу он проник за густую завесу плюща, покрывающего отвесную каменную стену. Там, за длинными свисающими до земли ветвями, сунул старое ружье в узкую горизонтальную щель между двумя слоями известняка и заложил его гравием, землей и мхом. Покончив с церемонией погребения, Пико-Буфиго, встав по стойке «смирно», отдал упокоившемуся ружью честь, вернулся домой и заперся на ключ, но, вместо того чтобы открыть ставни, зажег керосиновую лампу. Соединив руки над головой и наблюдая за тенью, которую отбрасывает на стену, он исполнил танец: это был танец возмездия за поруганную честь. После чего подогрел оставшийся во фляжке кофе, выпил его, лег и безмятежно заснул.
Жена Симеона, не будучи особой нервического склада, в первую ночь не особенно беспокоилась из-за отсутствия мужа: она подумала, что, вероятно, появление жандармов вынудило его пуститься наутек и сделать огромный крюк. Но на утро третьего дня она вспомнила о том браконьере из Бастид-Бланш, которого Симеон несколько дней назад избил в холмах до полусмерти (муж рассказал ей о драке, слегка преувеличив свои подвиги), и во второй половине дня отправилась к деревенскому сторожу заявить об исчезновении супруга.
Тот ей ответил, что «ему на это начхать»: в этот момент он был занят игрой в маниллу[13] под навесом из виноградных лоз в кафе Шавен, а когда она стала не очень-то почтительно настаивать на своем, заявил ей, что, будь у него такая жена, он давно бы уже и сам провалился под землю.
13